– Вы опять о чем-то задумались.
– Да. О работе.
– И нравится вам такая работа? Деньги с людей получать?
– Деньги? – Она его за вымогателя, что ли, принимает? Пусть так. Он притворно вздохнул и развел руками: – А что делать? Надо же кому-то этим заниматься?
– А что жена говорит? Ей это нравится?
– Она понимает.
– А я вот никак не найду такого, чтоб меня понял, – усмехнулась Марина.
– Ничего, жизнь длинная. Найдете еще.
– Сашка тоже думал, что длинная.
– Если вы будете вести себя разумно, вам ничего не грозит.
Она поняла. И, кажется, испугалась. Побледнела, прошептала, схватившись за веснушчатые щеки: «Ой, и зачем я только с вами связалась?» Он тоже понял, что разговор пора заканчивать:
– Куда вас отвезти?
– А у вас что, время есть?
– Немного, но есть.
– До центра довезете, и то хорошо. Дальше уж я сама.
– Может, до дома?
– Погода хорошая, я погуляю.
– Да, погода хорошая, – машинально откликнулся он. А что сейчас? Лето, кажется. Что ж, лето – это неплохо. Главное, чтобы дождя не было. В дождь работать трудно. Люди делаются рассеянными, не говоря уже о том, что улик меньше. Дождь все смывает. Нет, лето – это хорошо! Но без дождя.
Марина поднялась из-за стола со словами:
– Ой, наелась! Спасибочки.
Он все так же машинально отметил, что кассета в диктофоне закончилась. Сказывается привычка рассчитывать разговор до минуты. Самое важное должно быть записано. Ключевой момент. Дело идет к развязке.
Марину он высадил в центре и поехал в коттеджный поселок, где под домашним арестом сидели Ладошкин и Тимофеева. Он все больше убеждался в том, что это кассирша из супермаркета. И как теперь выцепить «Стикс»? Та, вторая, совсем ничего не помнит. Даже то, что она Ольга. Или все-таки помнит?
Утро
Первым делом капитан Свистунов отправился в больницу. Надо быстро предупредить ее. Купил по дороге пачку сигарет с ментолом и фрукты-соки. На семейном фронте без перемен. Боевые действия приостановлены, противники окапываются на занятых рубежах. Ленка с тещей собирается в загс регистрировать младенца. А он идет в больницу. Младенцу быть Лешкой. А ему быть с Лесей. Странная штука – жизнь. Начало всему там, где всему же и конец.
Она уже не лежит, сидит на кровати, подложив под спину подушку. И не в реанимации, а в обычной палате, двухместной. Пожилая соседка расположилась в коридоре на диванчике и, дожидаясь обхода, болтает с женщинами из соседней палаты. Его встречают настороженными взглядами. Идет по коридору в белом халате, рукава ему коротки, да и сам халат короток, и краем уха слышит:
– Ишь! Как на работу сюда ходит!
– А жена, слышь, недавно родила!
– Они с Тимофеевой еще лет десять назад женихались. Видать, не прошло.
– А Мукаева-то, говорят, убили…
– Дело темное. Да-а…
Та, кого он считает Тимофеевой, смотрит на него настороженно:
– Чего пришел?
– Леся, я тебе сигареты принес.
– Я не Леся.
Он только вздыхает. Присаживается у нее в ногах на кровать и тихо говорит:
– Тебе надо уйти отсюда.
– Уйти куда?
– Тебя будут искать.
– Я ничего не сделала.
– Дело это тем погано, что замешаны в нем большие деньги. И за них будут биться. Ты этого, понятно, не знала, когда влезла. Вариантов два: умереть либо отступиться.
– Что за чушь?
– Скажи честно, чего ты хочешь?
Она морщится, словно хочет заплакать, кусает губы. Потом со злостью говорит:
– Надоело все. Уехать хочу. Бросить все и уехать.
– Куда?
– Да все равно куда.
– Поедем ко мне в деревню.
– И что я там буду делать, в деревне?
– А куда ты хочешь? На курорт? – злится он. – Извини, но у меня нет таких денег.
– А любовью я по горло сыта. Вам, мужикам, только дай. Мне-то кто даст? И что даст? Надоело!
– Ты ждешь ребенка, – напомнил он.
– Да провались оно! Как будто я этого хотела!
– Но теперь уже поздно. Срок большой.
– Подумаешь, три месяца!
– Хорошо. Его не хочешь спасти, себя хотя бы спаси. Тебе нужно уйти отсюда. Потому что за тобой придут.
– Я ничего не знаю об этом… как его? «Стиксе», – морщится она.
– «Стиксе»? Что это такое?
– Не знаю. Помнишь темноволосого? Ну, сыщик он. Высокий, спортивный. Он спрашивал о каком-то «Стиксе». Мол, я должна знать. Но я ничего не помню.
– Да, конечно. – Видать, это название препарата, который они оба ищут. Он и Петя Зайцев. – Ты ничего не помнишь. А как ты вообще себя чувствуешь?
– Неплохо. Слабость вроде бы прошла.
– Идти, значит, можешь.
– Да что ты пристал! Куда идти?
– Я пока отвезу тебя домой. К тебе домой. Ты вот что… – Он задумался. – К вечеру соберешься на прогулку. В сад выйдешь. Я подъеду на машине. Из вещей ничего не бери, не надо. Пусть никто не знает, что ты решила сбежать из больницы.
– Да какие у меня здесь вещи? – отводит она глаза.
– Мы что-нибудь придумаем. Я буду с тобой. Ни на шаг не отойду. К тебе оперуполномоченный приходил?
– Опер… кто?
– Серега Серов.
– Кто-то был.
– Что спрашивал?
– О господи! Что только не спрашивал! Надоели! Ходят и ходят сюда! И все спрашивают, спрашивают, спрашивают! Ну не помню я ничего! Хоть убейте! Отстаньте от меня! Почему мне никто не верит?!!
– Прекрати истерику!
– Я никуда с тобой не пойду!
– Пойдешь! Пойдешь, – говорит он тихо, но твердо. – К вечеру выйдешь в сад. И не дури, поняла? Им человека убить – все равно что тебе муху прихлопнуть. Работа у них такая. Я тоже человек циничный. Ведь и у меня такая работа. Нужно поменяться – поменяемся. А твоя истерика – это дешевка. Не надо было лезть, куда не просят. Теперь будешь делать то, что я скажу. Потому что ты женщина, к тому же в положении. К вечеру выйдешь в сад.
– Хорошо, – кивает она. А губы дрожат. Обиделась.
– Умница. Вот твои сигареты.
– Не хочу.
– Еще лучше. Курить вредно. А беременным тем более. О ребенке подумай. Все. Я ушел. У меня дела. До вечера.