– Уж так и жабу? – еще громче рассмеялся Серж. – Она же противная, зеленая, скользкая, мокрая. А я, напротив, приятен на ощупь. Хотите потрогать? – Он протянул Жюли свою руку. Та в ужасе отпрянула. Соболинский настойчиво приблизился к ней. – Ну же, Юлия Васильевна? Чтобы убедиться, что я уж точно хуже жабы?
Жюли отчаянно закричала:
– Оставьте меня! Отойдите!
– Вы боитесь, – вкрадчиво сказал Серж. – Не того ли, что я не жаба? Весьма и весьма привлекательный молодой мужчина, к которому вас так тянет, потому что вы – молодая женщина. Хотите, я вас поцелую? Чтобы вы уж окончательно убедились, что с жабой целоваться лучше?
Жюли заткнула уши. Потом забормотала:
– Не хочу вас слушать, не хочу, не хочу… Отойдите!
Соболинский вздохнул и отошел со словами:
– Я не целую женщин против их воли. Ну не хотите так не хотите. А знаете, Юлия Васильевна, я рад был услышать от вас, что вы меня так ненавидите.
Жюли опустила руки и посмотрела на него удивленно:
– Почему?
– Вы сказали это так искренне, с такой страстью. Я в этом разбираюсь неплохо. В силе чувств, – улыбнулся Серж. – Поверьте, легкие победы над женщинами так же легко могут и наскучить. Слова любви давно уже мне приелись. Вот вы, с вашей ненавистью, с такой чистой, незамутненной пороками душой… Взялись бы вы меня воскресить?
– Я не совсем понимаю… – растерялась Жюли.
– Ну разве я так уж ужасен? Разве нет у меня шансов попасть в рай?
– Вы дьявол, – прошептала Жюли. – Дьяволу нет места в раю.
– Я ведь могу раскаяться, – томно вздохнул он. – Разве Господь наш не милостив? Ну, посмотрите же на меня внимательно. Подойдите, не бойтесь. Вглядитесь в меня. Ах, Юлия Васильевна! Вот вы посмотрели на меня с такой ненавистью, и я понял, что и в самом деле ужасен. Но ведь я готов слушать вас. Ваши проповеди, если вам, Юлия Васильевна, это будет угодно. Да бог с ними, с поцелуями, хотя, думаю, что в конечном итоге вы именно их и хотите…
Он подошел, но на этот раз Жюли не закричала «отойдите» и даже позволила взять свою руку.
– Довольно. – Шурочка решительно вышла из кустов и направилась к веранде.
– Александрин! – Жюли побагровела, а Серж ничуть не смутился, наоборот, победно посмотрел на Шурочку, словно бы спрашивая: «Ну, и каков я был? Хорош?»
Пока она поднималась на веранду, Соболинский почтительно нагнулся над ручкой Жюли, и чуткое ухо Шурочки уловило его страстный шепот:
– Жаль… Жаль, что у меня было так мало вре– мени…
– Довольно, Серж, – повторила Шурочка, увидев, как рука Жюли задрожала. – Что с Долли? Где ты ее оставил?
– Она сказалась больной, заперла дверь изнутри и не пускает к себе, – сказала все еще румяная от смущения Жюли. Шурочка вспомнила, с каким лицом сестра сейчас слушала Сержа и невольно улыбнулась. Ах ты, праведница!
– Надо сказать отцу. Позвать кого-нибудь, – заволновалась она. – Нельзя же оставлять ее так?
– Пройдет, – равнодушно сказал Серж. – Завтра утром она будет такой же, как и всегда. Я только что говорил с Долли, поверьте, она была в полном порядке. Я попытался, как мог ее успокоить, – улыбнулся он. – Позвольте откланяться. Юлия Васильевна, Александрин. – Он отвесил сестрам изящный поклон и направился к выходу.
– Завтра, – еле слышно сказал Серж, проходя мимо нее. – Утром, как обычно. На прежнем месте.
Не дожидаясь ответа, уверенный в том, что Шурочка придет на свидание, Соболинский вспрыгнул в свои щегольские дрожки и победно крикнул кучеру:
– Пошел!
Свистнул кнут, лошадь понеслась к распахнутым воротам. Шурочка насмешливо посмотрела на румяную Жюли:
– Ну? Я все слышала.
– Сама не знаю, что на меня нашло.
– Вот видишь, как трудно иной раз сказать «нет». А что было бы, если бы я вовремя не пришла? Через пять минут ты бы с ним уже целовалась!
– Ах нет!
– Ах да!
Жюли расплакалась:
– Я некрасивая, никчемная, старая дева… И я, должно быть, так же глупа, как Долли… Я не нашлась, что сказать этому подлому человеку. Он ведь смеялся надо мной! Но невозможно поверить в то, что он лжет, глядя в его необыкновенные глаза, слушая этот голос…
– Он лжет, – твердо сказала Шурочка. – Причем лжет всегда.
– Зачем Господь дает красоту таким людям? А мне… мне он не дал ничего! Ничего!
– Успокойся, – обняла ее Шурочка. – Он дал тебе доброе сердце. А потому кто угодно мог бы быть с тобой счастлив. Тот же Лежечев…
Словно в ответ на ее слова, дворовый мужик, закрывающий ворота, внимательно вгляделся в даль и крикнул сестрам:
– Господин Лежечев едут! Жених!
Его услышал и Василий Игнатьевич Иванцов. Пошатываясь, вышел на веранду и мутными глазами глянул на сестер.
– Сашка, слышь?
– В чем дело? – презрительно спросила она.
– Чтоб свадьбу вскоре сыграли! Порадуй маменьку. Я, пожалуй, мешать вам не буду. Скажи, что отставной майор Иванцов согласен. Объясняйтесь себе сами. Но чтоб скоро свадьбу, слышишь?
Шурочка посмотрела на Жюли:
– Так ты мне ничего не скажешь?
– Все, что надо, он тебе скажет сам, – вздохнула Жюли.
– Что ж, хорошо. Не будем откладывать.
Шурочка решительно направилась к воротам. Владимир Лежечев лошадью правил сам. Одет он был просто, без претензий, как человек, который занимается хозяйством и у которого каждая минута на счету. Всего за пару месяцев такой жизни Лежечев огрубел, потерял столичный лоск, и Шурочка подумала, что со временем Владимир станет похож на Василия Игнатьевича Иванцова. Разве что не будет столько пить. И ей вдруг стала неприятной мысль о замужестве с ним.
– Александрин! – соскочил он с дрожек и подошел к ее руке. – Я получил ваше письмо. Но я больше не желаю приходить сюда тайно, по ночам, как какой-нибудь вор. Я человек порядочный и стыдиться мне нечего. Позвольте мне вновь поговорить с вашим отцом.
– Я хочу, чтобы сначала вы выслушали меня. Пройдемте в сад, – решительно сказала она.
– Как вам будет угодно, – почтительно сказал Владимир.
Умышленно она вела Лежечева в ту самую беседку. Жюли осталась на веранде. Едва они вошли, Шурочка опустилась на деревянную скамью и спросила:
– Почему вы не хотите жениться на Жюли, Вольдемар? Вы переписываетесь с ней… Не спорьте, я знаю! Вы спрашиваете у нее совета, на балах охотно танцуете с ней, она ваш лучший и преданнейший друг. Так почему бы вам на ней не жениться?