— Написать комнату. Мою комнату. А я вам, Яков Савельевич, за это погадаю, — кокетливо говорит пожилая актриса.
— Нет! — вдруг в ужасе кричит Кучеренко и бросает кисть. — Нет! Не надо! К черту ваше гадание! К черту!
— Но это же только карты, — шепчет расстроенная Серафима Евгеньевна, потом достает платочек, всхлипывает, промокает глаза, еще раз всхлипывает и наконец выбегает в слезах.
— Старая корова! — пожимает плечами Виолетта и подходит к Кучеренко. Тот весь как-то съеживается, испуганно начинает крутить головой по сторонам.
— Что-то подать? Тряпку? Эту, как там ее… Палитру? — невинно спрашивает Виолетта.
— Да нет, я уже закончил, — бормочет Кучеренко.
— Сколько вам лет, Яков Савельевич?
— Шестьдесят… один. (Согласно анкете, размещенной на сайте, ему на четыре года больше.)
— Ну да! А на вид так и не скажешь! — Все-таки какая наглая, бесцеремонная девица! — То есть я хотела сказать, что выглядите вы гораздо моложе. Ну, лет так на пятьдесят… с чем-то. У вас такая подтянутая фигура, такое мужественное лицо! Вы, Яков Савельевич, похожи на одного американского киноактера. На Брюса Уиллиса.
Тривиальный прием, старый как мир, но Кучеренко клюет. Ноги у Виолетты бесподобные.
— Э-э-э… А кто это?
— Как? Вы не знаете Брюса Уиллиса? — Виолетта с сомнением смотрит на пенсионера и что-то прикидывает. — А кого из американских актеров вы знаете?
— Мы больше нашими, отечественными, интересуемся, — вздыхает Кучеренко. — Когда комнатку-то будем писать?
— Да хоть сейчас! — невинно распахивает блондинка глаза, похожие на лужицы фиолетовых чернил. — А портреты вы не пробовали писать, Яков Савельевич? Я бы вам охотно попозировала, Яша.
Кучеренко закашлялся, словно поперхнувшись. Виолетта ему годится уже не в дочки — во внучки.
— С портретами у меня как-то не получается, — бормочет он.
— Ну, ничего. Все еще впереди, — ласково утешает его Виолетта, приблизившись вплотную. Невысокого роста пенсионер ниже ее сантиметров на десять, тем более что девушка в туфлях на каблуках. Сто семьдесят восемь да плюс еще десять — арифметика простая, — а Кучеренко девице по плечо. Он поднимает голову, приоткрыв рот. А блондинка загадочным голосом говорит: — Может быть, не попадалось подходящей натуры?
Все приемы соблазнения, которыми она пользуется, почерпнуты из кинематографа. Причем любовь Виолетты к Мерилин Монро сыграла роковую роль: со стороны они кажутся примитивными. Но Кучеренко тоже не юноша.
— Может, все-таки интерьер? — восторженно спрашивает он.
— Да все равно! Интерьер так интерьер.
Виолетта поводит плечами и, плавно покачивая бедрами, идет к дверям. Обернувшись на пороге, она голосом роковой соблазнительницы говорит:
— Так вы приходите, Яков Савельевич! Приходите!
Пенсионер заворожено смотрит на дверь, за которой исчезла Виолетта, и вытирает рукой вспотевший лоб:
— Тьфу ты черт!
Камера оставляет его в этом взволнованном состоянии и следует за Виолеттой. А она идет… в комнату инженера Суворова. Вот у этого человека нет никакого хобби. Странно, но от вынужденного безделья он не слишком страдает. Лежит целыми днями на своей кровати и насвистывает. Рейтинг это ему не прибавляет, но благодаря двум роковым случайностям он еще в «Игре». На телеэкране его комната. Осторожный стук в дверь.
— Да-да! Войдите!
Стучат еще раз.
— Яков Савельевич, это вы? — кричит Суворов. — Да войдите же!
— Нет, это не Яков Савельевич.
Дверь приоткрывается, в комнату входит Виолетта. Вот злодейка! Она и впрямь решила действовать. Поднимает рейтинг тем способом, который ей ближе и доступнее всего. Суворов тут же вскакивает с кровати, одергивает спортивную куртку:
— Чем обязан?
— У вас нет зажигалки? — томно прищуривается Виолетта.
— Зажигалки?
— Ну да. Присесть можно?
— Да. Прошу. — Суворов одним махом подвигает к блондинке тяжеленное кресло: — Прошу.
Виолетта садится, закидывает ногу на ногу и томно жалуется:
— Никто ведь не курит. Программист какой-то странный, у меня даже есть подозрения, что он голубой.
— Голубой?!
— Ну да. Сидит все время с этой Зосей. А она лесбиянка. Чудесная парочка! Голубой и лесбиянка! Ха! А пенсионер, тот просто больной. (Ох, Яков Савельевич, посмотришь ты когда-нибудь это в записи!) Только вы здесь нормальный мужчина. Сколько вам лет?
— Тридцать пять, — без запинки отвечает инженер. А лицо у него при этом: «Маня! Меня заставили, Маня!»
— А на вид так и не скажешь. Очень молодо выглядите. Прямо как этот… Брюс Уиллис.
Странное сравнение, к тому же блондинка фантазией не отличается: все мужчины у нее Брюсы Уиллисы. Но Суворов клюет. Только сомнения у инженера все-таки есть:
— Да он, кажется… э-э-э… страшный.
— Страшный?! Да он настоящий мужчина! Как и вы.
— Но я… э-э-э… женат.
— Я же говорю: настоящий мужчина! Расскажите мне о своих милых привычках. Что это вы все время насвистываете?
— Да вроде как сочиняю, — мнется инженер.
— Музыку, да? Вот здорово! — хлопает в ладоши Виолетта. — Я знала, была уверена, что вы необыкновенный, замечательный человек!
Артем Арсеньевич краснеет от удовольствия:
— Да это я так. Я обычно в ванне.
— В ванне?!
— Ну да. Пою в ванне. Воду включу, чтобы никто не слышал, и пою. У меня там вообще появляется это… вдохновение. — Инженер еще больше краснеет.
— А что вы еще делаете в ванне?
— Моюсь.
Не удержавшись, девушка хмыкает.
— И бреюсь, — добавляет Артем Арсеньевич.
— Опасной бритвой? — прищуривается Виолетта.
— Нет, что вы! Электрической. Маня подарила.
— Ты. И забудь свою Маню.
— Что?
— Можно на «ты». Тринадцать лет — не такая уж большая разница в возрасте. Вообще-то мне нравится, когда меня называют Виолой.
— Вообще-то это сыр такой.
— Что?!
— Сыр. Плавленый сыр «Виола».
— Сам ты сыр! — обижается Виолетта. — Плавленый.
— Но…
— Так как насчет зажигалки?
— Я вообще-то тоже не курю.
— Да ну? И где они, мужики? — томно вздыхает блондинка и поднимается с кресла. — Ладно, пойду к программисту.
— Зачем? — удивляется инженер.