— Ой, мороз, моро-оз!
Дверь открылась, Семенов увидел всклоченные волосы и небритую физиономию. Из недр растительности раздалось:
— Ну че там, Маня? Слышь, мужик! Заходь! Водка есть?
— Нет.
— Ой, мороз, моро-оз!
Он вышел на улицу. Там была жара. Странно, но дворик был пуст. Семенов с удивлением огляделся. Куда люди подевались? Остались только тюки. Его, похоже, вычислили мгновенно. У них на сотрудников правоохранительных органов нюх. Он же еще и орал на весь подъезд: прокуратура! Русски не понимай. Да, есть еще в Москве такие места.
Ему ничего не оставалось, кроме как уйти. В конце концов, это дело участкового. Надо послать запрос. Знают ли они о тех, кто сейчас находится в бывшем общежитии? Да знают! А ловко же они спрятали концы! Чусова и Пенкин! Хирург уехал в Израиль, «родственница» почти невменяема. Что дальше? Дальше — тупик. Дело Пенкина идет в суд.
Чего ж тебе надо, Василий?
Вдруг надо мной раздался голос:
— Эй, тетка! Сумку давай!
Я подняла голову. Широкоплечий мужчина высокого роста цепко держал меня за плечо. Я даже не заметила, как он подошел. Глаза застилал туман слез.
— Пожалуйста, — я всхлипнула и протянула ему сумку.
— Э! Да ты не тетка! — сказал мужчина, заглянув мне в лицо. Потом открыл сумку и стал в ней копаться. Первым делом выхватил мобильный телефон. Я только вздохнула: SIM-карту после своей «смерти» поменяла, в телефонной книжке только номер Андрея. Потерю легко восстановить. Придется купить новую «симку». А аппарат у него есть. Допотопный, но… Много ли надо живущей в раю Гале Зайкиной?
— Что ж денег-то так мало? — пробурчал он, открывая мой кошелек. И сунул в карман три мятые сотенные.
— Талончик на метро оставьте, — попросила я.
Он сунул мне сумку, в которую швырнул кошелек без денег. В одно из отделений была засунута карточка, на которой осталось еще две поездки.
— Спасибо, — машинально сказала я.
Похоже, он растерялся. Я же, как дура, ляпнула:
— Я так поняла, что вы меня ограбили. Не беспокойтесь: я никуда не заявлю. Вам деньги нужны, да? А у меня совсем другие проблемы.
— Слушай ты эта… того… больная, да?
— Физически я здорова. Душа болит.
Я повернулась к нему спиной и побрела в ту сторону, где по моим расчетам находилось метро. Через пару секунд я услышала за своей спиной тяжелое дыхание. Он меня догонял. И вновь взял за плечо:
— Ты эта… того. Не расстраивайся.
— Я пытаюсь. Извините, вы не подскажите: я правильно иду к метро?
— Эта… тут налево.
— Спасибо.
— На, — он вдруг сунул мне телефон.
— Нет, что вы!
— Забери.
— Возьмите себе.
— Да возьми ты! — он чуть ли не силой принялся запихивать в карман моей куртки телефон. Я изо всех сил упиралась. Ситуация была комичной. Мы возились, как дети в песочнице, и даже пыхтели. Рядом остановилась машина, из нее вышел мужчина. Мы одновременно вздрогнули.
— Тихо! — сказала я. — Не стоит привлекать к себе внимание.
И вцепилась в рукав его куртки. Мы оба замерли, мужчина в дорогой дубленке покосился на нас и прошел в подъезд.
— Пронесло, — сказала я, отпустив своего грабителя. И пояснила: — Не хочу в милицию, у меня документов нет.
— Так и я эта… того… нелегал! — обрадовался он.
— Видите, как у нас много общего. Возьмите телефон.
— Совсем спятила! Чтоб я у своих!
— Но что делать, если ситуация безвыходная?
— Слушай, я тебя провожу.
— Да? Спасибо.
Я искреннее обрадовалась. Еще метров сто, и я сориентируюсь. Места-то знакомые, просто в голове помутилось. И на улице темно. Кто-то должен вывести меня на свет. Я с благодарностью оперлась на руку своего спутника, моментально забыв о его первоначальных намерениях. Он тоже ко мне переменился. Заботливо спросил:
— Случилось что?
— Да.
— Бывает. Но ты эта… того. Не расстраивайся, слышишь?
— Я постараюсь.
Мы вышли на ярко освещенный проспект. Теперь все было в порядке: сориентировалась. Я покосилась на своего спутника. Чем-то на Андрея похож. Рост, сложение. И лицо симпатичное. Вот только нос у Андрея прямой, а у этого картошкой. А в остальном… Сходство есть. Мне последнее время везет на мужчин этого типа. Высокие, светловолосые, широкоплечие. Он тоже меня рассматривал. Потом неловко сказал:
— А ты эта… того… Симпатичная!
— Спасибо, — я отчего-то засмущалась.
— Нет, правда! Я поначалу подумал: тетка. Идет, ногами шаркает. Скукожилась вся. А тут такая краля! Ты скажи только: кто тебя обидел?
— Заступиться хочешь? — грустно улыбнулась я.
— А че? Слушай, ты часом не из деревни?
— Почти. Маленький городок в Тамбовской области.
— Так мы ж почти земляки! — обрадовался он. -Слушай, это ж надо отметить! Тебя как зовут-то?
Документов у меня при себе не было, на продолжение знакомства я не рассчитывала, поэтому ляпнула первое, что пришло в голову и самое распространенное:
— Наташа.
— Натаха, значит. А я Толик.
— Очень приятно.
— Пойдем посидим.
— Где?
— В пивной. На твои три сотни. Я тебе отдам, слышь?
— Да хватит уже.
— Мамой клянусь! Пойдем.
Он потянул меня за руку по направлению к вывеске, где ярче всех сияла в ночи кружка пива с пышной шапкой пены. Под кружкой я увидела только перила ограждения. Но не увидела двери, куда бы войти. Оказалось, что там ступеньки, по которым надо спуститься. Пивная находилась в подвальном помещении. Толик заботливо поддерживал меня под локоток. Я шла и думала: «До чего ты докатилась, Галя Зайкина? Идешь в пивную с мужиком, который десять минут назад пытался тебя ограбить!» Но шла ведь! После своей смерти я сильно переменилась. И не только прическа. Изменился мой образ мыслей. Невозможно было даже представить себе, что жена преуспевающего бизнесмена Михаила Конанова идет в пивнушку под руку с бандитом. Если бы ее попытались ограбить, Галя Зайкина начала бы дрожать как осиновый лист и звать на помощь милицию. И вполне могла получить за причиняемые грабителю неудобства камнем по башке.
Теперь этот грабитель считает ее своей в доску и даже обещает вернуть похищенное.
— Заходи, Натаха! Тут тепло.
Я переступила порог, в носу защипало. В крохотном зале было накурено, и сидели сплошь мужики. Нет, за одним из столиков мужеподобная дама хлебала пиво из огромной кружки. Волосы ее были коротко острижены, а голос сиплый. Она гулко хохотала. Раньше у меня душа ушла бы в пятки, и я непременно упала бы в обморок. А придя в себя, кинулась бы отсюда опрометью. А сейчас ничего. Даже не дрогнула.