Гейм — игра.
Сет — партия.
Бол — в русском варианте — «мяч».
Сет — бол — выигрышный мяч сета.
Матч-бол — выигрышный мяч матча.
Брейк-пойнт — переломный момент гейма, когда появляется возможность взять подачу соперника.
Тай-брейк — играется решающий тринадцатый гейм при равном счете (6:6).
«Это лучший матч в моей жизни. Лучший матч. Лучший матч…»
И так до бесконечности, все полтора часа. Только бешеная гонка по корту, краткий восторг после особенно удачного удара и черное отчаяние после крика «аут», только чудовищное напряжение воли и всех до единой мышц, только каторжный труд, который для всех прочих зрелище, и больше в этом действе нет ничего, ни единой мысли, ни единого чувства. Думать некогда, рассуждать некогда, чувствовать — излишняя роскошь. Все происходит автоматически и так же автоматически резонирует в голове: «Я играю лучший матч в моей жизни».
Она жалела только об одном: ну почему это происходит не в одном из матчей Большого шлема, не в полуфинале, и не в финале крупного турнира, и не в борьбе за огромный денежный приз? Ведь всего раз в жизни получается так, что на твоей стороне все: и удача, и трос, срикошетив от которого мяч улетает на сторону противника, и судьи, которые точно фиксируют попадание в линию, и собственное тело, которое начало вдруг слушаться и сделалось удивительно ловким и сильным. И все это в каком-то заурядном матче второго круга, при полупустых трибунах!
Одна радость, что соперница досталась на редкость сильная. Из тех, сеяных, первой десятки. Раньше она проигрывала таким почти без боя. Не из-за погрешностей техники, а из обычного человеческого страха. И тогда исход матча был заранее предрешен. Сегодня вышла на корт с одной только мыслью: достойно проиграть. Вокруг свои, русские, они не надеются на победу соотечественницы над знаменитой звездой, но все равно радуются каждому выигранному тобой очку.
И первый сет тянулся долго. Она знала, что должна выиграть. Это уж само собой. Восходящая звезда женского тенниса, цепкая, атлетичная, моложе соперницы на целых восемь лет, да и русская, упорствующая по ту сторону сетки, всегда отличалась завидным постоянством: выигрывала у тех, кто ниже по рейтингу, в крайнем случае у наиболее близких из вышестоящих. Без борьбы проигрывала звездам и крепким игрокам второй, третьей и даже четвертой десятки. Ей уже двадцать семь, этой русской. Закат карьеры. Но почему тогда так тяжело складывается первый сет?
А она даже не поняла, каким образом удалось его выиграть. Только на тай-брейке вдруг догадалась: это он. Тот самый единственный в жизни звездный миг, который и не требует особых усилий. Просто она рано или поздно приходит — ее величество Удача. И тут она дала себе волю. Била по мячу так, словно это не только самый лучший в ее жизни матч, но и самый последний. Восходящая звезда по ту сторону сетки заметалась, забегала быстрее. Она видела загнанные глаза юной звезды, ее отчаяние и слезы. Даже жалость пришла к этой симпатичной девушке, которая, в сущности, делала то же, что и всегда. Только после того как, очередной раз попав в трос, мяч перевалился не на сторону русской, а к ней, она тоже поняла — это судьба.
И с первого же матч-бола все было решено. Трибуны взревели, журналисты, которые сбежались, почуяв назревающую сенсацию, тут же ринулись рвать на части неожиданную триумфаторшу. Действительно, красивая была игра. Для души, а не на результат. Ибо какие могут быть результаты, когда тебе уже двадцать семь? И позади не самая блестящая теннисная карьера. Но зрители ценят такие зрелищные матчи. И они рванули к победительнице — брать автографы, посмотреть вблизи на ту, кто сегодня играла, как настоящая звезда.
А она, вытирая полотенцем потное лицо, могла думать теперь только об одном: «С чего вдруг такой подарок?» Не заслужила. Как всегда, не изнуряла себя длительными тренировками, не соблюдала режима, не далее как вчера отправила в отставку последнего бой-френда, не обращая внимания на его отчаяние, поругалась с лучшей подругой. Так за что вдруг?
Хотелось задержаться, обдумать все, вспомнить, что могло быть причиной и какое может оказаться следствие из всего, что только что произошло. Но ее ждала послематчевая пресс-конференция, ждали зрители, обрадованные сенсацией, ждали журналисты, довольные тем, что вот сподобились присутствовать. Будь она лет на семь моложе, уже поспешили бы провозгласить восходящей звездой и раструбить по всем газетам, что видели лично ее второе рождение. Но она-то прекрасно понимала, что все произошедшее на корте — случайность. Только вот понять бы: «За что?»
Она шагнула в толпу обреченно, отдав себя на растерзание всем этим людям. Иметь личную охрану ей не позволял далеко не звездный статус. Пришлось принять на собственные плечи эту людскую массу, и толпа сдавила, окружила кольцом. Руки с блокнотами, с фотографиями, просто с листками. Схватив чью-то ручку, она поспешно чиркала по всему, что подсовывали. Короткие вспышки фотоаппаратов на миг ослепляли, и в глазах ее плясали цветные зайчики. Усталость, краткая слепота и боль, пришедшая наконец в измученное тело. Поэтому она подумала, что знакомое лицо в толпе только почудилось. И глаза, в которых читалось совсем другое выражение, почудились тоже. Выражение обреченности, то же, что и у проигравшей звезды. Это судьба.
Уже чувствуя, как что-то острое вдруг больно впилось в сердце, она за несколько секунд успела вспомнить и понять все. Откуда этот неожиданный подарок, чьи это глаза, и почему так остро запахло вдруг одеколоном «Саша». Тем дешевым запахом из детства, который ворвался вдруг на террасу, наполненную ароматом июньских цветов. И этот опрокинутый флакон, и ветки махровой густо-бордовой сирени, и его необыкновенные глаза — все вспыхнуло, закружилось разноцветным, рассыпающим огненные брызги колесом и — угасло.
А в толпе вдруг кто-то пронзительно закричал, люди отхлынули, сминая друг друга, и в кольце сдавленных вздохов, потных тел и спаявшего всех ужаса осталось лежать стройное женское тело, подставив сотням взглядов спину с торчащим в ней ножом.
— Зарезали! — взвизгнула какая-то женщина.
— Мамочки!
— Милиция!
И тут же вспышки фотоаппаратов в руках быстро пришедших в себя репортеров.
В поднявшейся суете невозможно было что-нибудь разобрать. Возникшая в толпе паника швыряла ее из одной стороны в другую, мешая людям расцепиться и броситься врассыпную. Представителям власти не сразу удалось пробиться через этот плотный ком людских тел и выяснить, что же случилось. Зрители были охвачены ужасом, и долго потом никто не мог сообразить, как же все произошло. Только через час кто-то из стоящих совсем близко к убитой в тот момент, когда она покачнулась и начала оседать на землю, вспомнил вдруг, что мертвеющие губы прошептали: — Шурик.