— Нет, пожалуйста, — Сара вытянула руку, чтобы остановить ее. — Я только что пила чай с миссис Преббл. — Это была ложь, но она не хотела прерывать беседу. — Если только вы не хотите чаю для себя. В этом случае позвольте мне приготовить его и принести вам.
— Деточка, вы так любезны. Очень хорошо. Так приятно, когда кто-то обслуживает тебя. Вы все найдете на кухне. Если чего-то нет на расстоянии вытянутой руки, пожалуйста, спросите меня.
Через пятнадцать минут Сара вернулась с большим подносом и чайным сервизом на двоих. Она сама разлила чай, и они вернулись к разговору.
— Сколько времени вы живете на Кейтер-стрит? — спросила Сара.
Женщина рассмеялась.
— С тех пор, как умер мой муж и милый Эдвард нашел мне это место, — ответила она.
— Эдвард? Это ваш сын?
Элегантные брови женщины изогнулись от удивления.
— Нет! Это был мой любовник. Давно — наверное, лет двадцать пять тому назад. Мне тогда было сорок, а ему — немногим больше тридцати.
— Вы тогда не вышли за него замуж?
Она громко рассмеялась:
— Конечно, я не вышла за него. Он был женат на очень красивой женщине, как я слышала, и у них уже была дочь… Дорогая, в чем дело? Вы выглядите очень бледной. Съели что-то плохое?
Сара была ошеломлена. Невыразимая мысль пришла ей в голову. Она всмотрелась в лицо женщины, пытаясь представить себе, как та выглядела двадцать пять лет назад. Была ли это причина папиного пребывания здесь? Не поэтому ли он сначала лгал, что был весь вечер в клубе, пока Доминик не возразил ему? Не поэтому ли он отказался называть Питту имя женщины и ее адрес?
Чем больше Сара искала возможность избежать логического заключения, тем более неотвратимо эта мысль вторгалась в ее мозг. Она слышала свой голос, задающий вопросы, как будто источник его находился вне ее.
— Полагаю, это был в некотором роде прощальный подарок, чтобы быть уверенным, что с вами все в порядке?
— Как это романтично. — Женщина улыбнулась. — Щедрое прощание, скрытые слезы и воспоминания, которые останутся навсегда… Подарок, завернутый в цветную бумагу и перевязанный разноцветными лентами… Он не умер, моя дорогая, и не эмигрировал. Он совершенно здоров, и мы остаемся относительно хорошими друзьями, насколько позволяют время и осторожность. Ничего такого романтического, как вы себе представляете. Просто старая любовная связь, которая переросла в дружбу, а затем в нечто большее, чем знакомство с приятными общими воспоминаниями.
— Тогда он должен жить где-то поблизости? — Сара заставила себя продолжать, все еще надеясь, что что-то может развеять ее страхи. С каждым новым фактом еще оставался шанс, что папа здесь ни при чем.
Женщина рассмеялась. Ее взгляд радостно сиял.
— Конечно, — согласилась она. — Возможно, с моей стороны будет неосторожностью рассказывать про него что-либо еще. Вы можете его знать…
— Да, я полагаю, что это так, — механически ответила Сара.
Ее разговор продолжал быть вежливо-светским, но в мыслях царил полный хаос. Разум пытался прорваться сквозь фрагменты различных воспоминаний о папе, о Доминике. Мама знала об этом? Всегда ли она знала и готова была смотреть на это сквозь пальцы? Или это было одним из качеств отца, которые она принимала как должную часть мужской натуры? Но ее отец… или муж… были не такие, как другие мужчины… Или такие же?!
Сара не принимала и не могла принять это. Сама она даже в мыслях не могла представить рядом с собой другого мужчину, помимо Доминика, и ее понятия о любви не позволяли ей думать, что она могла бы быть с кем-то еще. Любовь включала в себя верность. Человек дает обещания — и выполняет их. Человек иногда может быть эгоистичным, безрассудным, раздражительным. Он может быть неаккуратным или расточительным. Но он не должен лгать ни словами, ни поступками.
Сара пробыла в гостях еще недолго, ведя беседу, хотя абсолютно не понимала, о чем говорила… Вежливая ерунда, шаблонные фразы, которые говорит каждый и не слушает никто. Затем она попрощалась и села в экипаж, чтобы вернуться домой.
Кэролайн сидела одна в своей спальне. Сара только что покинула ее комнату и закрыла за собой дверь.
Она оцепенела; ее мозг отказывался работать, зациклившись на одной мысли, прокручивая ее снова и снова, как будто это могло помочь ей как-то держаться. У Эдварда была любовная связь с другой женщиной, и в течение двадцати пяти лет он поддерживал знакомство с ней, навещая ее даже сейчас. Была ли это любовь? Тлеющие угольки прошлого увлечения? Или некоторый вид долга, который невозможно выплатить до конца? Может быть, жалость?
Бедная Сара! Она пришла к матери, чтобы та дала совет и уверила дочь, что она не единственная, кого предали. Кэролайн ничего не могла сказать ей в утешение. Сара была смущена и шокирована, когда узнала, что Кэролайн совсем ничего об этом не знает. Она умудрилась, сама того не желая, нарушить тридцатилетний мир в доме за тридцать минут.
Кэролайн рассматривала себя в зеркале. Дело не в том, что она стала старше, — другая женщина была старше ее. Что такого Эдвард видел в ней, чего не было в Кэролайн? Красоту, теплоту, остроумие, изощренность? Или это была просто любовь, любовь без причины?
Почему он ушел от своей любовницы? Чтобы избежать скандала? Из-за детей? Может быть, причиной стала такая земная вещь, как финансы? Она никогда об этом не узнает — что бы он ни сказал, ей будет неизвестно, правда ли это.
И тогда возникает другой вопрос. Должна ли Кэролайн сказать ему, что знает обо всем? Теперь в этом нет необходимости, но, с другой стороны, сможет ли она это скрывать? Возможно, ее чувства к нему изменятся. Годы совместной жизни принесли близкие, дружеские отношения и некоторое презрение к общепринятым нормам семейного уклада. Они не обращали внимания на мелкие промахи и слабости друг друга. Но всегда было доверие, знание того, что недостатки были незначительными.
Мысли Кэролайн обратились к той женщине. Какой она была? Любила ли она Эдварда, готова ли была отдать ему всю себя? Или он был обычным пристрастием, чем-то между выигрышем и проигрышем, в какой-то степени — вопросом престижности, в какой-то — деньгами или надежностью, а в какой-то — развлечением? Что эта женщина дала ему, чего не могла дать Кэролайн?
Она попыталась вернуться назад к своим чувствам в их первые годы. Сара, очевидно, была маленьким ребенком, Шарлотта — новорожденной. Об Эмили они еще не думали. Случилось ли это тогда? Была ли она слишком занята детьми? Игнорировала ли его? Наверняка нет. Она думала, что она может вспомнить многие часы, проведенные вместе, долгие вечера дома, походы в рестораны, на балы, даже на концерты. Или все это было позднее? Времена смещались, удалялись, путались.
Любил ли он эту, другую, женщину, или она была просто отдушиной, средством заполнить пустоту? Было ли все прошлое ложью?
Мысль о том, что Эдвард любил миссис Этвуд, была ужасной, глубоко оскорбительной, сотрясала мир, разрушала нечто нежное и доверительное. А если это было простое желание, было бы это лучше?