Глаза Араминты широко раскрылись.
— Подозреваешь? О… — Внезапно какая-то пугающая мысль вторглась в ее сознание, и Араминта медленно повернулась к Монку. — О чем вы беседовали, мистер Монк?
Леди Беатрис набрала воздуху в легкие, но так ничего и не сказала. Вместо нее заговорил Монк:
— Леди Мюидор уже ответила на все мои вопросы, — произнес он. — Благодарю за предложенную помощь, но наш разговор касался неизвестных вам фактов.
— Я не предлагаю никакой помощи. — Араминта даже не оглянулась на мать, взгляд ее был устремлен на Монка. — Я просто желаю знать, о чем сейчас шла речь.
— Прошу прощения, — сказал Монк с едва уловимой насмешкой в голосе. — Я думал, вы пытаетесь помочь следствию.
— Вы отказываетесь сказать мне?
Дальше увиливать было невозможно.
— Если вы настаиваете именно на такой формулировке — да, мэм, отказываюсь.
Нежное лицо Араминты стало почти спокойным, в глазах мелькнуло даже нечто напоминающее удовлетворенность.
— Потому что речь шла о моем муже. — Она полуобернулась к леди Беатрис, и внезапно между ними встала почти осязаемая стена страха. — Ты пыталась защитить меня, мама? Ты знаешь что-то о Майлзе? Он как-то связан…
Голос ее прервался.
Леди Беатрис протянула было руки к дочери и тут же их опустила.
— Нет. Об этом я не знаю ничего, — еле слышно произнесла она. — И у меня нет причин думать, что Майлз…
Она не договорила.
Араминта повернулась к Монку.
— А что думаете вы, мистер Монк? — с деланым спокойствием спросила она. — То, о чем вы говорили, существенно для вас, не так ли?
— Я еще не знаю, мэм. Я ничего не могу сказать, пока не выясню все окончательно.
— Но это как-то связано с моим мужем? — настаивала Араминта.
— Я не собираюсь ничего обсуждать, пока не дознаюсь правды, — ответил Монк. — Я ведь могу и ошибаться.
Лицо Араминты застыло. Она снова перевела взгляд с Монка на мать.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, мама. — Она умышленно скопировала интонации Монка. — Но вы говорили о том, что Майлз был увлечен Октавией, что он пытался силой добиться ее близости и, получив отказ, убил ее?
— Ты ошибаешься, — шепотом произнесла леди Беатрис. — Ты не имеешь права так о нем думать.
— И все же вы обсуждали именно это, — повторила Араминта. Каждое слово она выговаривала медленно и весомо, словно резала себя по живому. — Мама, я не заслужила, чтобы мне лгали!
Леди Беатрис сдалась — дальше обманывать дочь она не могла. Тишина была пронизана страхом, как воздух перед грозой — электричеством. Леди Беатрис сидела неподвижно, устремив незрячий взгляд прямо перед собой.
— Марта Риветт заявила, что Майлз ее изнасиловал, — ровным, бесстрастным голосом сообщила она. — Поэтому ей и пришлось покинуть дом. Твой отец выгнал ее. Она была… — Леди Беатрис умолкла. Упоминать о ребенке не стоило. Сама Араминта была бездетна. Но Монк твердо знал, что за слова застыли на губах леди Беатрис. — Она была безответственна, — закончила леди Мюидор с убитым видом. — Мы не могли ее оставить в доме после того, что случилось.
— Понимаю.
На бледных щеках Араминты вспыхнули два багровых пятна.
Дверь снова отворилась, и в комнату вошла Ромола. Она увидела перед собой немую сцену: неподвижно сидящая леди Беатрис, Араминта с застывшим лицом, растерянно стоящая позади кресла Эстер и, наконец, подавшийся вперед Монк. Ромола взглянула на меню в руках Араминты, но тут же сообразила, что вряд ли речь шла о вечерних блюдах.
— Что происходит? — спросила она, обводя присутствующих взглядом. — Вы узнали, кто убил Октавию?
— Нет! — довольно резко ответила леди Беатрис, повернувшись к Ромоле. — Мы говорили об уволенной два года назад горничной.
— В какой связи? — В голосе Ромолы слышалось недоверие. — Уверена, что к делу это не относится.
— Возможно, и так, — согласилась леди Беатрис.
— Тогда зачем же тратить время на пустые разговоры? — Ромола прошла в середину комнаты и, заботливо оправив юбки, присела на один из стульев. — Вы все как будто напуганы чем-то. Что-нибудь стряслось с этой горничной?
— Понятия не имею! — с внезапным раздражением ответила леди Беатрис. — Хотя, полагаю, это вполне возможно.
— Почему? — Ромола теперь тоже была смущена и испугана. — Вы не дали ей характеристику? За что ее вообще уволили? — Она оглянулась на Араминту, приподняв брови.
— Да, я не дала ей характеристику, — без всякого выражения подтвердила леди Беатрис.
— Но почему? — Ромола перевела взгляд с Араминты на леди Мюидор. — Она что, была нечестной? Что-нибудь украла? И никто мне ничего не сказал!
— Это тебя совершенно не касалось, — грубо ответила Араминта.
— Как это не касалось, если она была воровка? Она могла что-нибудь украсть и у меня!
— Едва ли. Она заявила, что ее изнасиловали!
Араминта в упор глядела на Ромолу.
— Изнасиловали? — Ромола опешила. Страх прошел, и теперь на лице ее обозначилось выражение величайшего недоверия. — Ты имеешь в виду… изнасиловали? — Ромола явно почувствовала облегчение, на щеки вернулся румянец. — Ну, если она была распущенной особой, то вы совершенно правильно поступили. Кто бы стал возражать? Таким женщинам место на улице. Но с чего это вы вдруг вспомнили о ней сегодня? Тут ничего уже не изменишь, да и раньше, наверное, мало что можно было сделать.
Дальше Эстер просто не в силах была сдерживаться.
— Ее изнасиловали, миссис Мюидор. Над ней надругался человек куда более сильный, чем она сама, где же здесь распущенность? Это может случиться с любой женщиной.
Ромола уставилась на Эстер, словно у той на голове вдруг выросли рога.
— Конечно, все дело только в ее собственной распущенности! С приличной женщиной такого никогда бы не случилось, она просто не подала бы к этому повода и, уж конечно, не стала бы водить дружбу с подозрительными людьми! Я не знаю, в каком обществе вам приходилось вращаться, если вы могли предположить такое. — Ромола слегка покачала головой. — Мне кажется, что, будучи сестрой милосердия, вы огрубели душой, — я прошу прощения, что мне приходится так говорить, но вы меня вынудили. А распущенность сестер милосердия всегда была общеизвестна. Порядочные женщины, которые одеваются и ведут себя должным образом, не могут возбудить в мужчине низменных инстинктов и никогда не окажутся в подобной ситуации. Сама мысль об этом нелепа и оскорбительна.
— В ней нет ничего оскорбительного, — возразила Эстер. — И эта мысль скорее страшна, чем нелепа. Нелепо успокаивать себя рассуждением, что, коль скоро вы ведете себя благоразумно, то, стало быть, находитесь в безопасности. — Она перевела дух. — Но это — ложь, к которой мы слишком часто прибегаем. Твердим себе, что такое может случиться с кем угодно, только не с нами или с нашими знакомыми, но это не так.