Леди Беатрис подошла к туалетному столику и принялась вынимать шпильки из прически, после чего позволила своим медным волосам свободно упасть на плечи.
— Полиция явилась сюда, исполненная почтения и сочувствия. Потом они доказали, что никто не вламывался в дом и, стало быть, Октавию убил кто-то из нас. Неделями они задавали вопросы и извлекали на свет мерзкие секреты — наш эгоизм, нашу нечистоплотность, нашу трусость.
Леди Беатрис сложила шпильки на стеклянный поднос и взяла гребень с серебряной спинкой.
— Я совсем забыла о том, что произошло у Майлза с этой бедной девушкой. Возможно, они мне не поверили, но это так. Просто я сама старалась забыть об этом, потому что Араминта ничего не знала. — Она принялась расчесывать волосы размашистыми резкими движениями. — Трусость, не правда ли? Я видела лишь то, что хотела видеть. И Киприан, мой любимый Киприан, поступает точно так же: он никогда не возразит отцу, он предпочитает уйти в мир грез, в карточную игру, в праздную жизнь вместо того, чтобы заняться делом по душе. — Беатрис заработала гребнем еще энергичнее. — Вы же видите, ему скучно с Ромолой. Раньше это не имело особого значения, а теперь он вдруг обнаружил, что кроме пустых светских бесед можно вести действительно интересные разговоры. И как всегда, понимание пришло слишком поздно.
Внезапно Эстер поняла, что ей самой льстит внимание Киприана. А она-то всегда полагала, что их разговоры никому особого вреда не приносят!
— А бедняжка Ромола! — продолжала, яростно расчесываясь, леди Беатрис. — Она ведь совершенно не понимает, в чем дело. Она просто делает все то, чему ее учили, но средство-то больше не действует!
— Возможно, оно еще пригодится, — беспомощно пролепетала Эстер.
Но леди Беатрис не услышала этой жалкой нотки в ее голосе, она была слишком поглощена собственными мыслями.
— И вот полиция арестовала Персиваля и ушла, оставив нас гадать, что же все-таки произошло. — Гребень стал двигаться более плавно. — Почему они так сделали, Эстер? Монк не верил в виновность Персиваля, я это видела. — Она повернулась к Эстер. — Вы говорили с ним. Как вы думаете, он в самом деле полагал, что это Персиваль?
Перед тем как ответить, Эстер перевела дыхание.
— Нет… Мне кажется, что нет.
Леди Беатрис снова повернулась к зеркалу и критически осмотрела свои волосы.
— Тогда почему полиция его арестовала? Причем не сам Монк, а кто-то другой, даже не этот молоденький сержант. Киприан говорил мне, что все газеты ругали полицию за нерасторопность. А Бэзил, насколько я знаю, даже писал министру. — Голос леди Мюидор упал почти до шепота. — Наверное, начальство тоже нажимало на полицейских и требовало, чтобы они хоть кого-нибудь арестовали — для успокоения публики. Но я не думаю, чтобы Монк мог на такое пойти. Мне кажется, у него сильный характер…
Леди Беатрис не добавила, что Персивалем пожертвовали ради спасения карьеры полицейского начальства, но Эстер была уверена, что та об этом подумала. В глазах ее смешались гнев и печаль.
— Они бы никогда не посмели обвинить кого-то из нашей семьи, разве что у них в руках оказались бы неопровержимые доказательства. Я до сих пор гадаю: может быть, Монк подозревал кого-нибудь из нас, но просто не смог ничего доказать?
— Полагаю, что так, — быстро сказала Эстер и тут же спохватилась. Она чуть было себя не выдала.
Беатрис вплотную подошла к истине: действительно, Ранкорн все время нажимал на Монка и требовал от него немедленного ареста Персиваля.
— В самом деле? — печально сказала леди Беатрис, отложив наконец гребень. — Мне иногда кажется, что я все бы отдала, чтобы узнать, кто это был на самом деле. Я бы тогда перестала подозревать остальных и дрожать от ужаса. — Она вновь повернулась к Эстер. — Кто-то из членов семьи убил мою дочь. Вы же слышали, как они все лгали. Октавия никогда такой не была. Она бы не позволила Персивалю даже пальцем к себе прикоснуться.
Леди Мюидор пожала облаченными в шелк плечами.
— Я знаю, в последнее время она много пила — и все же куда меньше, чем та же Фенелла! Вот если бы такое случилось с Фенеллой, я бы не удивилась. Она кокетничает со всеми мужчинами без разбору. — Ее лицо потемнело. — Хотя предпочитает состоятельных. Раньше она получала от них подарки, относила их в ломбард, а на вырученные деньги покупала наряды, духи и прочее. Потом она окончательно отбросила стыд и стала брать с поклонников деньги. Бэзил, конечно, ни о чем не знает. Проведай он об этом, он бы взбесился и, возможно, выгнал Фенеллу из дому.
— Не на это ли свое открытие Октавия намекала мистеру Септимусу? — страстно спросила Эстер. — Может, это и было всему причиной?
Тут она снова спохватилась и умерила пыл. Мелочная и злобная, Фенелла, тем не менее, была членом семьи, и подозревать ее вслух в присутствии леди Мюидор не стоило.
— Нет, — покачала головой леди Беатрис. — Октавия давным-давно все это знала. Как и Минта. Мы презирали Фенеллу, но Бэзилу ничего не говорили. До чего доводит людей отсутствие собственных денег! — Она взяла со столика флакон с духами и вынула пробку. — И все-таки Фенелла вряд ли приняла бы ухаживания лакея. Она тщеславна, жестока, она в ужасе перед наступающей старостью, но она не уличная девка.
Леди Беатрис передернула плечами и воткнула пробку в горлышко флакона с такой силой, что вынуть ее обратно не смогла. Пробормотав проклятие, она поставила флакон на столик.
— Я всегда считала, что Минта ничего не знает о том, что произошло у Майлза с этой горничной. Но, может быть, я ошибалась? И может быть, она знала также, что Майлз увлечен Октавией? Он ведь тоже тщеславен — полагает, что все женщины от него без ума. — Леди Беатрис невесело улыбнулась. — И многие действительно от него без ума. Он красив и обаятелен. Но Октавия его не любила. Вот этого он никак не мог понять. Вы же знаете, мужчины подчас бывают так грубы…
Она взглянула на Эстер и покачала головой.
— Нет, конечно, вы не знаете — вы же не были замужем. Простите, что я так говорю. Надеюсь, я вас этим не обидела. Просто пришлось к слову.
Она умолкла на миг, потом одернула шелк и встала.
— Эстер, я так боюсь! Кто-то из моих близких виновен. А Монк покинул наш дом и никогда не вернется — стало быть, я никогда ничего не узнаю. Кто скажет, что хуже: не знать, мучиться, подозревать собственных родственников… или точно знать, но молчать, потому что ничего уже не поправишь?.. А если этот кто-то поймет, что я знаю? Он и меня убьет? И как нам жить под одной крышей?
Эстер не ответила. Не потому, что она не хотела утешить леди Мюидор, просто нечего было ответить.
За какие-то три дня слуги довели своей местью Фенеллу до того, что она решила пожаловаться сэру Бэзилу. Совершенно случайно Эстер подслушала их разговор. Как и большинство слуг, она теперь была невидимкой, поэтому ни Бэзил, ни Фенелла не заметили ее присутствия в оранжерее, куда она вышла, чтобы побыть в одиночестве. Ей было разрешено читать в комнате камеристок, но туда могли заявиться Мэри или Глэдис и втянуть ее в разговор или начать выспрашивать, о чем она читает.