Глаза ее были ясны и спокойны. Все-таки замечательная она женщина, и какова сила воли: наперекор семье пуститься в опасное плавание к месту кровавых сражений и рисковать собственной жизнью и здоровьем, выхаживая раненых. Если между ним и Имогеной лежала целая пропасть (ужас, насилие, ненависть, боль — все, о чем она понятия не имела), то жизненный опыт Эстер был вполне сопоставим с его собственным. Эстер тоже видела в свое время жизнь и смерть без прикрас, ей было известно, что может сделать с людьми страх.
Да, наверное, поговорить с ней имело смысл.
— Я попал в крайне затруднительное положение, мисс Лэттерли, — начал Монк. Против его ожидания, усилий это почти не потребовало. — Ни вам, ни кому другому я еще не открыл всей правды о своем расследовании обстоятельств гибели майора Грея.
Эстер не перебивала. Странно, но она, оказывается, знала, когда следует хранить молчание.
— Я не лгал, — продолжил он. — Но я умолчал об одной весьма важной детали.
Она побледнела.
— Что-то связанное с Имогеной?
— Нет-нет! О ней мне вообще мало что известно. Я знаю только, что она была знакома с Джосселином Греем, поскольку его принимали в вашем семействе как друга Джорджа. То, о чем я умолчал, касается меня самого.
В глазах ее промелькнула озабоченность, но чем это было вызвано — он бы не понял. То ли профессиональной привычкой сестры милосердия, то ли страхом за Имогену, чье поведение почему-то ее беспокоило. Однако Эстер по-прежнему слушала, не перебивая.
— Несчастный случай, произошедший со мной до того, как я начал расследование дела Грея, безумно все усложнил. — Лишь бы она не подумала, что Монк напрашивается на сочувствие. Кровь бросилась ему в лицо. — Я утратил память, — с трудом выговорил он. — Полностью. Очнувшись в больнице, я даже не смог вспомнить, как меня зовут. — Боже, разве сравнится тот первый кошмар с пришедшими ему на смену! — Когда я поправился настолько, что смог перебраться в свою квартиру, она мне показалась чужой. Я никого не узнавал. Я не помнил, сколько мне лет, не представлял своей внешности. Взглянув в зеркало, я увидел там лицо незнакомца.
Зато лицо Эстер было теперь исполнено самого искреннего сострадания, идущего прямо от сердца и лишенного даже намека на снисходительность. Нет, он не ожидал от нее такой душевной теплоты.
— Мне очень жаль, — тихо произнесла она. — Теперь я понимаю, почему ваши вопросы казались мне странными. Вам пришлось начинать все с самого начала.
— Мисс Лэттерли, я уверен, что ваша невестка тайно обращалась ко мне с какой-то просьбой — возможно, как-то связанной с Джосселином Греем, — но сам я этого не помню. Если бы она могла напомнить мне мои собственные слова…
— Как это поможет вам в расследовании? — Эстер внезапно уставилась на свои руки, сложенные на коленях. — Вы хотите сказать, что Имогена имеет какое-то отношение к смерти Джосселина Грея? — Она подняла голову, в глазах у нее был испуг. — Уж не думаете ли вы, что это Чарльз убил его, мистер Монк?
— Нет… Нет, я абсолютно уверен, что это не он. — Естественно, всей правды он сказать ей не мог. Пришлось лгать: — Я нашел свои старые записи, сделанные еще до несчастного случая. Из них явствует, что я обнаружил нечто важное. Но что именно — я не помню. Пожалуйста, мисс Лэттерли, уговорите Имогену помочь мне.
Лицо Эстер чуть омрачилось, словно ее тревожили возможные последствия.
— Конечно, мистер Монк. Когда она вернется, я ей все объясню и дам вам знать, если выясню что-то важное. Где мне найти вас, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз?
Он не ошибся: Эстер именно боялась. Она предпочитала действовать за спиной у родственников. Монк горько усмехнулся, прочтя ответ в ее глазах. Нелепость: им обоим придется хранить их встречи в тайне. Ей — чтобы по возможности уберечь близких; ему — чтобы раскрыть собственное преступление до того, как это сделают Ивэн и Ранкорн. Монк должен узнать, почему он убил Джосселина Грея.
— Пришлите мне записку, и я встречу вас в Гайд-парке, у Серпантина со стороны Пиккадилли. На прогуливающуюся пару там никто не обратит внимания.
— Очень хорошо, мистер Монк. Я сделаю, что могу.
— Благодарю вас.
Он поднялся и вышел. Эстер смотрела, как Монк сбегает по лестнице и открывает дверь. Походка его была пружинистой и легкой, точно у солдата на марше, и все же то была походка штатского.
Он давно исчез за дверью, но Эстер все еще не двигалась с места. На душе у нее было тревожно, хотя она прекрасно понимала, что просьбу Монка выполнить необходимо. Лучше, если она узнает правду раньше, чем это сделает кто-либо другой.
Вечер Эстер провела в грустном одиночестве, обедала она у себя в комнате. Пока она не расспросит обо всем Имогену, с Чарльзом лучше не встречаться. Он может прочитать ее мысли, а кроме неприятностей, это ничего им обоим не принесет. В детстве Эстер считала себя удивительно скрытной и способной на любые хитрости. Однажды за обеденным столом, будучи уже двадцатилетней девушкой, она поделилась с родными своими подозрениями. Ответом ей был взрыв смеха. Первым захохотал Джордж, а потом уже и все остальные. Это с ее-то манерой выплескивать на домашних свои эмоции! Близкие видели ее насквозь.
Так что не стоило даже пытаться скрыть свои тревоги от Чарльза.
Возможность поговорить с Имогеной наедине представилась лишь на следующий день. Она отсутствовала все утро и вернулась весьма раздраженная. Зацепила юбкой корзину с бельем и рывком сняла шляпку.
— Ну, я не знаю, о чем думает жена священника! — выпалила Имогена. — Эта женщина, похоже, уверена, что все невзгоды мира можно исправить витиеватой проповедью, чистой нижней рубашкой да миской домашнего мясного бульона. А мисс Вентворт и пальцем не шевельнет, чтобы помочь молодой матери с выводком детей и без прислуги. Бедняжка с ног сбилась. Семеро детей, сама исхудала, как тень. Мне кажется, она почти не ест, чтобы прокормить всю эту ораву. А что делает мисс Вентворт? Устраивает припадки меланхолии каждые пять минут! Мне надоело приводить ее в чувство.
— У меня тоже начались бы припадки, носи я такой тесный корсет, — язвительно заметила Эстер. — Должно быть, ее служанке приходится упираться ногой в кровать, чтобы затянуть шнуровку потуже. Бедняжка. Что поделаешь — мать пытается выдать ее замуж за Сиднея Абернэти. У него куча денег и страсть к болезненной хрупкости. Это придает ему уверенность в себе.
— Надо бы подобрать для нее подходящую проповедь о вреде тщеславия! — Имогена отпихнула корзинку и прошествовала в гостиную, где тяжело опустилась в кресло. — Сил моих больше нет. Пусть Марта принесет лимонада. Ты не могла бы встать и позвонить?
Последняя фраза была бессмысленна, поскольку Эстер еще не успела сесть.
— Это не тщеславие, — заметила она, рассеянно потянув за шнур колокольчика. — Это вопрос выживания. У бедняжки одна дорога — замуж. Мать и сестры убедили ее в том, что в противном случае ее ожидают бедность, позор и одинокая старость.