— После этого, — говорила она, — на свете будет жить уже не та Лоранса.
Однако едва путники достигли Пруссии, они не могли не заметить огромного движения людей и повозок. Начиналась иенская кампания. Лоранса и маркиз видели блестящие полки французской армии, которые выстраивались и маршировали словно на параде в Тюильри. И благодаря этой развернувшейся перед нею картине военного величия, которое можно описать только с помощью библейских образов и сравнений, человек, воодушевлявший все это множество людей, вырос вдруг для Лорансы до гигантских размеров. Вскоре она услышала и вести о победе. Императорские войска только что одержали верх в двух больших сражениях. Накануне приезда путников в Заальфельд, где они надеялись нагнать Наполеона, который двигался с молниеносной быстротой, был убит принц Прусский. Наконец тринадцатого октября (число это почитается несчастливым) мадмуазель де Сен-Синь оказалась у реки; она ехала вдоль берега, среди войск великой армии, и видела вокруг себя страшную сумятицу; их посылали от одной деревни к другой, от одного подразделения к другому, и Лоранса с ужасом думала о том, что ведь она здесь одна со стариком среди моря солдат — их было полтораста тысяч, и они преследовали полтораста тысяч солдат противника. Грязная дорога вела по холмам, а за оградой, тянувшейся вдоль нее, все время виднелась река; устав от этого однообразного пейзажа, Лоранса спросила у встречного солдата, как называется река.
— Это Заала, — ответил он и указал на прусскую армию, расположенную крупными соединениями на другом берегу.
Сгущались сумерки; Лоранса видела, как вспыхивают костры и поблескивает оружие. Старый маркиз, усевшись с рыцарской неустрашимостью на козлы рядом с новым слугою, правил сам парой отличных лошадей, купленных накануне. Старик предвидел, что, приехав на поле боя, он не найдет ни ямщиков, ни лошадей. Вдруг отважный экипаж, вызывавший удивление у всех солдат, был остановлен жандармом армейской жандармерии, который налетел на маркиза с криком:
— Кто вы такой? Куда вы едете? Кого вам надо?
— Императора, — ответил маркиз. — Я везу важное донесение министров маршалу Дюроку.
— Ну, здесь вам оставаться нельзя, — сказал жандарм.
Однако мадмуазель де Сен-Синь и маркизу все же пришлось остаться, так как совсем стемнело.
— Где мы? — спросила мадмуазель де Сен-Синь, остановив двух проезжавших мимо нее офицеров, мундиры которых были скрыты суконными сюртуками.
— Вы находитесь впереди авангарда французской армии, сударыня, — ответил один из них. — Но вам никак нельзя здесь быть, ведь если только неприятель двинется с места и начнется артиллерийская перестрелка, вы окажетесь меж двух огней.
— Вот как! — промолвила она равнодушно.
Услышав это «вот как!», другой офицер заметил:
— Каким образом эта женщина очутилась здесь?
— Мы ожидаем жандарма, который взялся доложить о нас господину Дюроку, а господин Дюрок поможет нам повидаться с императором, — ответила она.
— Повидаться с императором? — переспросил первый офицер. — Накануне решающего сражения! Да вы шутите!
— О, вы правы, — сказала она, — лучше обратиться к нему завтра, после победы он будет добрее.
Офицеры отъехали шагов на двадцать и остановились. Тут коляску окружил целый отряд генералов, маршалов, офицеров в блестящих мундирах; и все они объезжали карету — просто потому, что она стояла у них на пути.
— Знаете, — сказал маркиз Лорансе, — я боюсь, не разговаривали ли мы с самим императором.
— Император? Да вот он! — сказал один из генералов.
Тогда Лоранса увидела в нескольких шагах от себя офицера — того самого, который воскликнул: «Каким образом эта женщина очутилась здесь?» Он выехал немного вперед и был теперь один. Офицер этот, — короче говоря, император, — был в своем знаменитом сером сюртуке, надетом поверх зеленого мундира; он сидел на белой лошади, покрытой роскошной попоной, и разглядывал в подзорную трубу прусскую армию, расположившуюся на том берегу реки. Тут Лоранса поняла, почему экипаж ее стоит на дороге, а свита императора почтительно объезжает его. Сердце девушки судорожно сжалось: час настал. Она услышала глухой гул огромного множества людей, которые поспешно размещались на возвышенности, и шум передвигаемых орудий. Казалось, батареи говорят особым языком; зарядные ящики грохотали, сверкала медь.
— Маршалу Ланну занять со своим корпусом передние позиции, маршалу Лефевру и гвардии расположиться на вершине холма, — сказал другой офицер, оказавшийся начальником главного штаба, Бертье.
Император спешился. При первом же движении Наполеона его знаменитый мамелюк Рустан бросился к нему, чтобы принять лошадь. Изумленная Лоранса растерялась, она никак не ожидала такой простоты.
— Я проведу ночь здесь, — сказал император.
В это время великий маршал Дюрок, которого жандарм наконец разыскал, подошел к маркизу де Шаржбефу и спросил, зачем он приехал; маркиз ответил, что из письма министра иностранных дел маршал узнает, как важно для него, маркиза, и для Лорансы получить аудиенцию у императора.
— Его величество, вероятно, будет обедать на биваке, — ответил Дюрок, беря письмо. — Я узнаю, о чем идет речь, и если окажется возможным удовлетворить вашу просьбу, уведомлю вас. Вахмистр, — обратился он к жандарму, — проводите экипаж и поставьте его позади вон того домика.
Господин де Шаржбеф поехал вслед за жандармом и остановился подле убогой хижины, построенной из глины и досок и окруженной несколькими фруктовыми деревьями; хижину охраняли конные и пешие пикеты.
Можно сказать, что величие войны развертывалось здесь во всем своем блистательном великолепии. С холма видны были линии обеих армий, озаренные луной. После часового ожидания, во время которого непрерывно сновали туда и сюда адъютанты, Дюрок пришел за мадмуазель де Сен-Синь и маркизом де Шаржбефом и ввел их в хижину с земляным полом, вроде того, какой бывает на гумнах. За пустым столом, с которого, видимо, только что убрали посуду, возле печки, где, чадя, тлело несколько сырых поленьев, на простом деревенском стуле сидел Наполеон. Его покрытые грязью сапоги свидетельствовали о долгих разъездах по полям. Он был без своего знаменитого серого сюртука, и его всем известный зеленый мундир с пересекавшей его широкой красной лентой ордена Почетного легиона, которая еще более выделялась благодаря белым казимировым штанам и белому жилету, особенно подчеркивал его лицо, бледное и грозное, как у цезаря. Рука императора лежала на карте, развернутой у него на коленях. Бертье стоял, блистая мундиром вице-коннетабля Империи. Камердинер Констан подавал императору на подносе кофе.
— Что вам угодно? — спросил Наполеон с напускной грубостью, пронизывая Лорансу взглядом, точно лучом. — Вы уже не боитесь разговаривать со мной перед сражением? О чем идет речь?
— Государь, я — мадмуазель де Сен-Синь, — ответила она, вперив в него не менее пристальный взор.
— И что же? — отозвался он раздраженно, так как взгляд девушки показался ему дерзким.