Параллельно бульвару тянется вдоль реки цепь высоких скал, называемая горами Св. Сульпиция — по имени предместья, за которым они возвышаются; эти скалы, постепенно понижаясь, отлого спускаются к широкой долине Куэнона и резко поворачивают к северу. Издали кажется, что эти отвесные скалы, дикие и мрачные, смыкаются со сланцевыми уступами, поддерживающими бульвар: местами они отстоят от бульвара лишь на ружейный выстрел; они защищают от северных ветров узкую долину глубиною в сто туазов, где Нансон, разделяясь на три рукава, орошает луг с красиво разбросанными по нему деревьями и хижинами.
С южной стороны, в том месте, где кончается город и начинается предместье Св. Леонарда, фужерская скала изгибается складкой, смягчает свои резкие контуры, становится ниже и поворачивает к широкой куэнонской равнине вдоль Нансона, который она, таким образом, оттесняет к горам Св. Сульпиция, образуя ущелье, откуда речка вырывается двумя бурлящими ручьями, бежит к Куэнону и на равнине впадает в него. Вся эта красивая группа скалистых холмов носит название Колючее гнездо, а долина, которую они охватывают, называется лощиной Жибари; тучные ее пастбища поставляют большую часть масла, известного гастрономам под именем «лугового».
Там, где бульвар примыкает к городским укреплениям, поднимается башня, называемая башней Попугая. Начиная с этого четырехугольного сооружения, на котором был построен дом, где поселилась мадмуазель де Верней, поднимается то стена, то утес, отвесный, как стена, и часть города, расположенная на этом высоком, неприступном пьедестале, образует широкий полумесяц, в конце которого скалы делаются ниже и, расступаясь, дают дорогу Нансону. Тут находятся ворота Св. Сульпиция, а за ними — предместье, носящее имя того же святого. Затем, на гранитном округлом холме, возвышающемся над тремя ложбинами, где сходится несколько дорог, виднеются зубчатые стены с бойницами и феодальные башни фужерского замка — одного из гигантских сооружений бретонских герцогов: высота его стен пятнадцать туазов, а толщина — пятнадцать футов; с востока замок огражден прудом, а из него вытекает Нансон, который наполняет водою широкие крепостные рвы и вращает колеса водяных мельниц между воротами Св. Сульпиция и подъемными мостами крепости; с запада крепость защищена крутизной гранитных скал, на которых она воздвигнута.
От бульвара до этого великолепного обломка средневековья, окутанного зеленым покровом плюща, увенчанного четырехугольными и круглыми башнями, такими объемистыми, что в каждой поместится целый полк, — замок, город и скала, защищенные стенами укреплений или отвесными обрывами утесов, расположены широкой подковой, окруженной пропастями, у края которых бретонцы с помощью времени проложили несколько узких тропинок. Кое-где, словно архитектурные орнаменты, выступают гранитные глыбы, кое-где из трещин сочится вода и поднимаются хилые деревья. А дальше более пологие гранитные склоны питают зелень, привлекающую коз, и повсюду из влажных расселин тянется вереск, обвивая розовыми гирляндами изгибы темных скал. В глубине этой огромной воронки, по вечно свежим лугам, расстилающимся словно мягкий ковер, змеится речка.
У подножья замка, меж гранитных утесов, возвышается церковь Св. Сульпиция, именем которого названо предместье, расположенное за речкой Нансон. Предместье это, живописно омываемое притоками Нансона, осененное деревьями и украшенное плодовыми садами, словно брошено в глубину пропасти, и шпиль островерхой колокольни его церкви не достигает высоты соседних скал, как будто готовых рухнуть на церковь и окружившие ее лачуги; это селение рассекает на неравные части полумесяц, очерченный бульваром, городом и замком, и является наивным контрастом суровой картине горного амфитеатра, против которого раскинулось. И, наконец, весь Фужер, его предместья, его церкви и горы Св. Сульпиция, как рамкой, окружены высотами Рийе, представляющими часть той горной цепи, что охватывает широкую долину Куэнона.
Таков характер природы в этой местности. Главная черта ее — дикая суровость, смягченная веселыми видами, удачным сочетанием великолепнейших творений человеческого труда с причудливыми формами неровной земной поверхности, — ее неожиданные, небывалые противоположности удивляют, поражают и ошеломляют. Ни в одной области Франции путешественник не встретит таких грандиозных контрастов, как в этом широком бассейне Куэнона и в долинах, затерявшихся меж фужерскими скалами и возвышенностями Рийе. Это красота неописуемая, ибо в ней торжествует случай и вместе с тем она исполнена естественной гармонии. Здесь светлые, прозрачные воды и горы, одетые буйной растительностью Бретани, мрачные утесы и изящные церкви, укрепления, созданные самой природой, и гранитные башни, сооруженные человеком, вся приманчивая игра света и тени, все контрасты разнообразной окраски листвы, столь ценимые живописцами; группы домов, где суетится трудолюбивое население, и пустынные высоты, где гранит не терпит даже белых мхов, цепляющихся за камни, — словом, здесь соединилось все, что мы требуем от пейзажа: грация и суровая мощь, поэзия, исполненная вечно новых чар, величавые картины и прелесть сельской простоты. Бретань предстает здесь во всей своей красе.
Башня, именуемая башней Попугая, на которой построен был дом мадмуазель де Верней, основанием своим уходит на самое дно пропасти и поднимается до бульвара, устроенного наподобие карниза перед церковью Св. Леонарда. Из этого дома, с трех сторон изолированного от других жилищ, можно охватить взглядом широкую подкову города, начинающуюся от башни, извилистую долину Нансона и площадь Св. Леонарда. Он входит в тот ряд деревянных домов, насчитывающих три столетия существования, который тянется параллельно северной стене церкви и образует вместе с нею тупик, выходящий на покатую улицу, проложенную от церкви к воротам Св. Леонарда, — по ней-то и шла мадмуазель де Верней.
Разумеется, Мари и не подумала подняться к церковной площади, а направилась вниз — к бульвару. Лишь только она вышла за низенький зеленый шлагбаум, устроенный перед караульным постом, в ту пору находившимся в башне у ворот Св. Леонарда, великолепное зрелище, представшее перед нею, заставило на мгновение стихнуть бурю страстей в ее душе. Она залюбовалась широкой дугой долины Куэнона, которую охватила взором от горы Пелерины до того плоскогорья, где проходит дорога на Витре; затем взгляд ее остановился на Колючем гнезде и на извилистой лощине Жибари, вокруг которой гребни гор озарял затуманенный свет заходящего солнца. Ее поразила глубина долины Нансона — там самые высокие тополя едва достигали стен плодовых садов, расположенных ниже Лестницы королевы. Не переставая изумляться все новым неожиданным картинам, она дошла до того места бульвара, откуда видны были и обширная долина Куэнона, сквозь лощину Жибари, и очаровательный пейзаж, замкнутый подковой города, скалами Св. Сульпиция и возвышенностями Рийе. В этот закатный час дым, поднимавшийся над домами в предместьях и долинах, расплывался облаком, и все предметы внизу лишь смутно были видны сквозь этот голубоватый, прозрачный балдахин; слишком яркие дневные краски уже тускнели; небо принимало жемчужносерый оттенок; луна набросила пелену света на эту красивую пропасть; словом, все располагало душу к мечтаниям и вызывало в ней образы дорогих существ. Вдруг и деревянные кровли предместья Св. Сульпиция, и церковь с ее смелым шпилем, терявшимся в темной глубине долины, и вековые покровы плюща и ломоноса, окутавшие стены древней крепости, близ которой пробегает Нансон, бурля под колесами мельниц, — словом, все подробности пейзажа потеряли для нее интерес. Напрасно заходящее солнце рассыпало золотую пыль и накинуло багряную дымку на живописные хижины, разбросанные меж утесами, на луга и глубокие воды, — она стояла неподвижно, не спуская глаз с гор Св. Сульпиция. Каким-то чудом осуществилась безрассудная надежда, которая привела ее на бульвар. Сквозь кусты терновника и дрока, покрывавшие вершины гор, прямо перед собой она увидела несколько человек и, несмотря на их одежды из козьих шкур, узнала в этих людях гостей, приезжавших в Виветьер, а среди них ясно различила Молодца: малейшее его движение четко выделялось в мягком закатном свете солнца. Позади главной группы она увидела своего опасного недруга — г-жу дю Га. На минуту мадмуазель де Верней почудилось, что она видит сон, но вскоре ненависть соперницы открыла ей, что все было живым в этом сне. С глубоким вниманием следила она за каждым жестом маркиза и не заметила, что г-жа дю Га старательно направляет на нее дуло длинного ружья. Внезапный выстрел разбудил эхо в горах, и пуля, просвистевшая возле Мари, доказала ей меткость соперницы.