Через неделю после нашего последнего визита в Кресент-лодж нас с Холмсом пригласили отужинать на Даунинг-стрит, где премьер-министр лично выразил нам благодарность за ту роль, которую мы сыграли в расследовании. К этому моменту Холмс уже был занят другим делом и весь вечер вёл себя чрезвычайно рассеянно.
С Элис Меллор мы виделись ещё лишь один раз. После этой истории она взяла месячный отпуск, а потом вернулась на работу в Барт. И вот однажды мы встретились в кафе неподалёку от лечебницы выпить по чашке чая. Элис по-прежнему казалась усталой и нервной — было ясно, что участие в нашем расследовании стало тяжёлым испытанием для её нервов. Ей, похоже, было со мной неловко, а я чувствовал свою вину — ведь я, пусть и косвенно, стал причиной того, что на её жизнь упала страшная тень. Элис сказала, что подумывает оставить работу и перебраться к дочери. Впоследствии я узнал, что она всё же осталась в лечебнице и продолжала с прежней добросовестностью и беззаветностью выполнять свои обязанности.
Я, как мог, пытался вытеснить эту историю на периферию сознания. Однако я знал, что рано или поздно всё-таки изложу её на бумаге, хотя бы даже для того, чтобы изгнать из сердца тёмные страхи, которые время от времени всё ещё посещают меня по ночам. И в этих кошмарах я вновь оказываюсь в жарком, тёмном, душном трюме; я слышу клацанье когтей, ощущаю зловонное дыхание; вновь и вновь я оказываюсь один на один с гигантской крысой с острова Суматра.