Странная у него логика, но ведь и впрямь угадал.

— Да, — кивнул я и шагнул к фальшборту.

— Погоди, погоди. — Мезальянц поднял руки кверху, все еще надеясь меня удержать. — Егор, не делай глупостей, с этой штукой можно не только все ломать, с ней можно и порядок навести.

— В отдельно взятой стране, — добавил Татарин.

Он, видимо, только выспался после ночной вахты, и был настроен пошутить.

— Не вмешивайся, — рассердился Мезальянц. — Вы что тут все, не понимаете? Это шанс, шанс сделать все так, как надо. Стоит приказать, стоит только ногой топнуть, и исчезнут воры, убийцы, предатели и лодыри.

Ишь, как заговорил. Он что, всерьез?

— И все строем ходить будут, и петь хором, и пятилетку в три года, — согласился Глеб. — И все пойдет по плану.

— Да закройтесь уже! — крикнул Юся.

Все и впрямь заткнулись. Все смотрели на него. Юся, будто задыхаясь, прошептал, сглатывая после каждого слова:

— Не надо… так… делать… иначе… умрем…

Тут у него из носа хлынула кровь, и Юся отключился. Он отяжелел настолько, что я едва удерживал нас в вертикальном положении. Между тем качка усиливалась, волны становились все круче, катер уже скатывался с одной и буквально впрыгивал на другую.

— Глеб, помоги, — позвал я.

Татарин подхватил Юсю, и вместе мы спустились в каюту.

— Я правильно понял, что экзекуция откладывается? — спросил Глеб, пока мы спускали Юсю.

Вслед за нами в каюту спустились Викса с Мезальянцем, поэтому отвечать мне не хотелось. Да и откуда я мог это теперь знать? Больше всего меня сейчас беспокоило самочувствие брата. Даже не столько его самочувствие, сколько мое. Сами понимаете, такого рода привязанность, как у нас с Юсей, подразумевает только один исход — «… и умерли в один день».

Меня даже не особенно поразили его слова, хотя это уже целые фразы были. Я не понимал, почему он потерял сознание. И меня, кстати, тоже начало мутить.

— Егор, качка сильней становится, — сказала Викса.

— И… что? — спросил я. — Не может меня так мутить от качки.

Викса недоуменно посмотрела на Глеба и Мезальянца. Те пожали плечами — тоже не поняли, о чем я.

— Боря говорит, если ты не прекратишь шторм, нам калямба.

Как же у меня болела и кружилась голова. Как я могу остановить шторм? Ветер, атмосферные фронты — это от землетрясений не зависит.

Но зато, осенило меня, я могу сделать так, чтобы волны сделались меньше. Небольшая встряска — и колебания одних волн погасят колебания других.

Нужно лишь потянуть и отпустить несколько светящихся линий. Вот только успокоится голова… Может, Мезальянц нас чем-нибудь траванул? Надо потянуть и отпустить…

Я не додумал. Я даже не уверен был, что потянул и отпустил: у меня тоже потекло из носа, и я уплыл куда-то далеко-далеко.

4

Два дня мы с Юсей пролежали в каюте, то мучаясь от боли, то забываясь в каком-то бреду, в котором нас окружали странные люди — неплотные, полупрозрачные. В основном призраки толпились вокруг меня, словно девять королей вокруг Фродо, на Юсю они внимания почти не обращали. Вид у «королей» был, как мне показалось, немного растерянный: вроде как пришли за Кольцом Всевластья, а его — тю-тю. Извините, ребята, вам здесь точно не обломится. Они укоризненно качали головами, грозили прозрачными пальцами и все время о чем-то между собой спорили.

Не уверен, что я дословно понимал, о чем именно они говорят, но, судя по всему, мы с Юсей слишком долго использовали предметы. То, что наркоманы называют передозом. Видимо, суперсилой тоже можно обожраться. Тогда понятно, что это за полупрозрачные мужики… Это ангелы. Все плохо, мы умираем.

Однако все было не так плохо. Из этого же подслушанного разговора стало ясно, что, выброси я после такого долгого марафона предметы, мы бы точно завернули ласты от абстиненции, или, выражаясь языком тех же наркоманов, от ломки. А так — поболеем немного и снова в норму придем.

И, надо сказать, нам с Юсей действительно повезло. Потому что, пока мы были в отключке, катер терпел бедствие.

Бедствие можно терпеть, вовсе не попадая в шторм. Достаточно попасть в открытое море и узнать, что у тебя нет ни воды, ни еды, ни связи.

Сначала экипаж «Ярославца» долго удивлялся, почему советский десантный катер в территориальных водах Соединенных штатов Америки до сих пор не запеленгован и не взят на абордаж. Это шло вразрез с общепринятыми сведениями об американских вооруженных силах, которые всегда начеку. Мезальянц был даже разочарован.

— Безобразие, — фыркал он. — Заходи кто хочешь, бери что хочешь. Как они вообще воюют?

Капитаны не расстраивались. Они даже рады были, потому что на катере, хоть он и десантный в далеком прошлом, не имелось ни вооружения, ни форсированных движков, чтобы в случае чего удрать от преследования. Время шло, а ни одного рыбацкого, военного или пассажирского судна им так и не встретилось, горизонт был чист.

Проблема была в том, что навигационное оборудование для установления точных координат на «Ярославце» вышло из строя. «Ярославец» последние тридцать лет курсировал только вдоль берега, лоцию оба капитана знали наизусть и могли с закрытыми глазами водить там хоть эскадру. Здесь же, куда ни глянь, раскинулось море широко и ни намека на землю. Без японского навигатора, который так нам помог в путешествии к Марианской впадине, ловить было нечего. Но он вдруг заглючил, засбоил, а потом и вовсе отключился. Оказывается, аккумулятор разрядился. Компас в рубке намекал, что катер по ошибке попал не в Тихий океан, а в Курскую магнитную аномалию, стрелка крутила фуэте покруче Майи Плисецкой. Радиостанция молчала во всех диапазонах, и Глеб всерьез начал опасаться, не угодили ли они в район проведения ядерных испытаний?

— Ночи дождемся — все светиться начнет, — пообещал Глеб и ушел на камбуз готовить ужин.

Не дожидаясь ночи, он решил проверить, как работает генератор. Генератор тоже не работал.

В довершение радостей все продукты были безнадежно испорчены океанской водой. Викса перед штормом недостаточно крепко задраила капитанскую каюту, она же — камбуз. Макароны, крупы, мука, хлеб, сухое молоко и бич-пакеты — все пропало. Соль и сахар попросту растворились, чай отсырел. Правда, у капитанов имелся еще НЗ из говяжей тушенки и сгущенного молока, но банки оказались просрочены на три года минимум. Глеб тщательно исследовал каждую банку на предмет годности в пищу, но все банки хлопали и начинали нещадно вонять.

— Что за вредительство?! — возмутился Татарин и позвал остальных.

Боря сначала пытался произвести дегустацию — авось, что-то и можно съесть, но ему хватило одного запаха от испорченной тушенки. Мезальянц вони не чувствовал — последствие ранения в Афганистане, но вкус у продуктов ничем не отличался от запаха, такое же дерьмо.