Он с сожалением посмотрел на пустую бутылку. Эх, и хорош у Хвата первач! Как забирает!
– Убью всех!!! – орал Кит.
Но убивать было некого. Машенька спала как убитая, наглотавшись таблеток, Лева тоже, мертвого маньяка заперли с ним в маленькой комнате. Лидка бродила по дому, как привидение, в белом. А раньше была в черном. Убивать ее смысла нет, она и так уже горит в аду. В чулане лежал мертвый гипнотизер, а у шкафа в сенях застреленный Микоша. Беснующийся Кит никак не мог найти выход своей злости. Она копилась в нем до самого утра.
Когда рассвело и Кит услышал за окном звук работающего мотора, он первым делом подумал о Хвате, который пришел его спасать.
– Сенька, друг! – заорал Кит и выбежал на крыльцо. Метель закончилась. Было морозно и тихо, ветер улегся, и только сыто урчали моторы машин, стоявших на шоссе, напротив их дома. Но звук показался Киту вполне мирным и даже каким-то родным.
И тут он увидел до боли знакомый милицейский «газик», в котором его когда-то увезли из дома, где ему было так хорошо, на пятнадцать долгих и мрачных лет туда, где ему было очень плохо, и кроме бульдозера, расчистившего шоссе, еще четыре машины, две из них – тоже с синей полосой, милицейские. От них к стоящей на краю деревни избе, чуть ли не по пояс проваливаясь в снег, бежали люди в форме.
Кит сразу же вспомнил Лидкино пророчество. «Как только рассветет, за тобой придут. Ты убил, Коленька…»
Он заревел и бросился обратно в дом. За иконой лежала коробка с патронами. Он схватил ее, кинулся к ружью и выбежал обратно на крыльцо. Первый же выстрел попал в цель: один из милиционеров упал. Остальные залегли.
Кит палил по ним безостановочно, с остервенением перезаряжая ружье.
– Убью!!! – орал он. – Не подходите, падлы!!! Убью!!!
Наконец-то его злость нашла выход. Он почти не прятался, поэтому один из приехавших на место происшествия, старлей Сверкало, чемпион района по пулевой стрельбе, легко снял его из табельного «макарова», как только удалось подползти на расстояние верного выстрела и как следует прицелиться. Колени у Сверкало дрожали, руки тряслись, все ж таки это был не полигон, мужик вполне натурально палил из охотничьего ружья боевыми патронами двенадцатого калибра. Но рядом на снегу лежал его друг лейтенант Сашка Кусакин, приказ о представлении которого к очередному званию уже был подписан и ждал до вечера, до обмывания новой звездочки, у начальства в столе, и на Сашкиных губах пузырилась кровавая пена. Поэтому старлей, чуть не плача от жалости к Сашке и забыв о своих собственных страхах, прополз по снегу метров десять под непрерывным обстрелом и, тщательно прицелившись, нажал на курок. В этот момент его рука, сжимавшая оружие, словно застыла. В пальцах больше не было дрожи, и первым же выстрелом он попал, как потом выяснилось, будто в яблочко на мишени, прямо в сердце.
Стоявший на крыльце великан выронил из рук охотничье ружье и ткнулся носом в снег. В деревне Выселки вновь стало удивительно тихо.
– Сашка, ты как? – позвал старлей, все еще надеясь на чудо. Но Сашка молчал.
Сверкало понял, что вечером они с мужиками сядут-таки за стол. И вся закупленная ими водка будет выпита. Сначала они будут просто молчать от горя, а потом… Ему было страшно подумать, что станет потом. Кто-то заплатит за Сашкину смерть. Возможно, этот кто-то будет и не виновен, и уж тем более не виновен в Сашкиной смерти. Но жизнь вообще несправедливая штука. И еще более несправедливая штука смерть.
– Поднимайся, – хмуро сказал проходивший мимо него следователь прокуратуры. – Надо посмотреть, что с остальными. Звонившая ночью женщина сказала, что в доме еще два трупа.
Он уже видел эту женщину, выбежавшую на крыльцо. Зрение у Сверкало, чемпиона района по пулевой стрельбе, было острое, поэтому он разглядел, что женщине хорошо за сорок, что она в длинной темной юбке и меховой душегрейке. Она стояла на ступеньках крыльца молча, не двигаясь. И смотрела на бегущих к ней людей.
– Где трупы? – задыхаясь, спросил у нее первый из добежавших.
– Там, в чулане. А в доме раненый.
– Раненый?
– Ему пробили голову. Он очень плох, но дышит. Живой.
– Маньяк?
– Нет, маньяк мертвый, в чулане, – презрительно сказала женщина. – Я его убила.
Уже не слушая ее, сотрудник милиции побежал в дом. За ним остальные. Посторонившись и пропустив их всех, женщина какое-то время стояла на крыльце.
– А я ведь тебе говорила, Коля. – Она посмотрела на мертвеца. – Говорила: не пей. Дурачок ты мой. Ох, и дурачок…
– Здравствуйте, Дмитрий Александрович. Можно мне присесть вот тут, рядом с вами? – спросил завотделением, заходя в изолированный бокс и пытаясь определить по внешнему виду состояние пациента. Спокоен ли? Пойдет ли на контакт?
– Я Тычковский, – ровным голосом ответил тот. – Мое имя-отчество не Дмитрий Александрович. Вы ошибаетесь.
– То, что с вами произошло… Так я присяду? – Киба кивнул, и завотделением присел на самый краешек кровати. – Это, конечно, ужасно. Хотите, я вам расскажу предысторию?
Киба вновь кивнул.
– Месяц назад из этой больницы сбежал Владимир Тычковский, которого вы лечили.
Киба посмотрел на него с недоумением и повторил:
– Я – Тычковский.
– Нет, вы его лечащий врач Дмитрий Александрович Киба. В тот вечер вы были расстроены побегом Тычковского и смертью своей… м-м-м… – завотделением деликатно кашлянул, – подруги, главного врача больницы Маргариты Павловны Абрамовой. Ее зверски убил Тычковский. Ее и санитара. Вы сдали смену и поехали домой, но вас застала в пути метель. Вы бросили машину на шоссе, ее, кстати, потом нашли. Ваши документы и деньги целы, не беспокойтесь. Все находится у Веры Владимировны, вашей жены.
– Я меня нет жены, – отрывисто сказал пациент. – Я Тычковский.
– Вы, видимо, пошли на свет в окне крайней избы в деревне Выселки. Туда же побрел Тычковский. И там вы с ним встретились. Это была случайность, но, как оказалось, для вас обоих роковая. Вы почему-то выдали себя за него. Что было дальше, мы не знаем. Знаем только, что вы получили три удара по голове, которые, к счастью, оказались не смертельными. Била женщина, не отличающаяся физической силой. Точнее, девушка. Вы ее помните?
Киба молчал. Завотделением подвинулся ближе.
– Вследствие этих ударов вы получили сотрясение мозга и на какое-то время потеряли сознание. Вас сочли мертвым и заперли в комнате, где вы вскоре пришли в себя. Поскольку вы врач, то вы сумели сделать себе перевязку, разорвав на куски простыню. Навыки-то остались, хотя, очнувшись, вы стали отождествлять себя с человеком, за которого вот уже больше суток себя выдавали, с Владимиром Тычковским.
– Я Тычковский, – упрямо повторил пациент.