— Это правда.
— Ну вот. А она от каждого слова, — моего, по крайней мере, — теряет соображение от страха. Особенно ее испугал термин «фоторобот». Это всего лишь рисунок. Как с ней работать следователю? И как без этого разобраться в том, что произошло.
— Я все отлично понимаю, Сережа. И я знаю, как надо обращаться не только с Ольгой, но и с ее… этим. Я просто делюсь с тобой своими впечатлениями, чтобы ты сделал какие-то выводы, наконец. Вы же топчетесь на месте!
— Как всегда, не в бровь, а в глаз. Он у меня даже зачесался. Мы приехали, Нина Глебовна. Вы очень хорошо выглядите. Умиротворяюще. На вас вся надежда.
— А на кого еще, — пожала она плечами.
Им даже не пришлось звонить. Ольга уже стояла на пороге и ждала, пока они выйдут из лифта. Она сразу бросилась Нине Глебовне на шею, прижалась своей стриженой, мальчишеской головой, заплакала, запричитала.
— Я тоже очень соскучилась, — погладила ее ежик Назарова и освободилась из объятий. — Почему ты все время ревешь? У тебя что-то болит? Он тебя обижает?
— Нет, что вы, — испуганно сказала Оля. — У меня ничего не болит. Витя, ну как он может обидеть? Он все делает. Он такой… Просто молчит. Не спит. Не ест почти.
— Где он сейчас?
— Лежит. Он сказал: может, нам лучше без него?
— Пусть встает, — велела Назарова. — Как это у мужиков: чуть что — без них… С ним! Мы убийц разыскиваем. Он обязан помогать. Лежит он!
Сергей и Назарова разделись, прошли в гостиную. Оля поставила перед ними поднос с кофе и бутербродами.
— Я не поняла, — сказала Назарова. — Он тебя что: держит на сухомятке? Он что, кашу тебе не может сварить?
— Он варит! Сказать, чтобы вам сварил?
— Нам — не надо.
— Здравствуйте, — поприветствовал их с порога Виктор. — Спасибо, что не заставляете кашу варить. Все остальное я слышал. Я сделаю все, что нужно. Не знаю только что.
— А давайте просто посидим, кофе попьем, — предложил Сергей. — Нина Глебовна нам что-нибудь почитает…
— Ой! — восторженно пискнула Оля.
Они нормально поговорили. О том, что в Москве не чистят снег, что мало снимают хороших фильмов, что новости лучше не смотреть и не слушать. Потом вдруг Нина Глебовна встала, вышла в центр комнаты, улыбнулась Оле, как главному зрителю из партера: «Это тебе». И прочитала:
Я был в Риме. Был залит солнцем. Так,
Как только может мечтать обломок.
На сетчатке моей — золотой пятак,
Хватит на всю длину потемок. [2]
— Моя дорогая, — продолжила она тем же глубоким голосом, — ты должна уметь себе сказать: потемки кончаются, на сетчатке — золотой пятак. Человек несет в себе силу и счастье даже тогда, когда не понимает этого, когда его давит тяжесть несчастья. Ты мне веришь?
— Ничего себе, — пробормотал Сергей.
— Да… — произнес Виктор.
Оля заливалась слезами.
— Олечка, — Нина Глебовна села и сказала уже совсем другим, домашним голосом, — я приехала, чтобы ты собралась из тех кусочков, на которые распалась. Для этого надо поработать. Сергей сегодня привезет к тебе людей, которые будут задавать тебе простые вопросы: что ты видела? И рисовать твои ответы. Это очень простая роль. Allez, девочка.
— Я готова, — Ольга встала, как отличница на уроке.
Ольга хорошо поработала в этот день. По ее описаниям были созданы три фоторобота. Один из них — молодая женщина, которую она видела в квартире несколько раз.
Вечером Сергею позвонил заместитель Земцова.
— Привет, Серега. Слава просил держать его в курсе. Мы обыскали дом, где отсиживался Селин, там нет ничего интересного. С гаражом, где он прятал машину, получилось лучше. Там нашли похожие гири, старые, поновее, такого же веса, другого. Александр Васильевич взял все пробы. Хозяин гаража — знакомый Селина, Григорий Васильев, — вызван на допрос на послезавтра, когда Масленников получит результат экспертизы.
— Отлично. Спасибо. Значит, срок содержания Селина под стражей продлят?
— Суд решит на основании этих улик. Если это улики, конечно. Кстати, у него уже адвокат появился. Некто Миронов. Мне эта фамилия ни о чем не говорит. Но он уже заявил, что у нас ничего нет. Совпадение возможно, конечно. Мол, в каком старом гараже нет хлама? Нужны или какие-то общие следы, отпечатки пальцев, к примеру. Или фрагменты краски одинаковой в квартире и гараже. Короче, все зависит от экспертизы.
— Понял. Ждем.
Потом Сергей выслушал отчет своего помощника, который посетил владелицу третьей комнаты в пансионате для престарелых.
— Сережа, она плоха совсем. Еле говорит, колют их там, наверное, чтоб не мешали. В общем, сказала мне, что подписала бумагу на свою внучку. Я так понял, дарственную на комнату. Главврачу об этом ничего не известно.
— Внучку нашел?
— В том-то и дело, что нет у нее никакой внучки. Одинокая она. Дочь была, но давно умерла от рака. Была не замужем, детей не имела.
— Интересная и ожидаемая петрушка, — заключил Сергей. — Надо опрашивать сотрудников дома престарелых: кто к ней приходил. И показывать всех сотрудниц бабушке. Вполне возможно, что одна из них и является этой «внучкой». Я попрошу, чтобы кто-то из следователей туда подъехал, объяснил главврачу, что в рамках уголовного дела свидетеля накачивать лекарствами нельзя.
Сергей уже пытался уснуть, когда поздней ночью позвонил следователь, который работал с Гуковой и диагностическим центром.
— Извини, что поздно. Всего полно. Во время обыска в квартире и в загородном доме нашли у нее в разных тайниках много наличности, массу ювелирных изделий, антиквариат и прочее. Никакого «банка крови» в роддоме не обнаружили. Главврач отрицает сговор с Гуковой. Скорее всего, врет. Все прояснит опрос тех, кто там рожал. Они же спрашивали: взяли ли у них кровь на хранение или нет. Я так думаю. Есть непроверенная информация, что у Гуковой открыт счет в швейцарском банке. Имеется недвижимость в Черногории. Ее взяли как организатора преступной системы. У нас она согласилась на особый порядок, но сказала, что ей нужно время на размышления. То есть по факту дала признание, что она — исполнитель. Мы предъявили конкретное обвинение: «Доведение до самоубийства Людмилы Семеновой». За это по-любому отвечать только ей. Тем более она показала, что Осипова, как и другие сотрудники, выполняла ее задания за деньги. Она платила им за эту работу. Предъявила даже бумажку, где ее рукой написано, кому, когда и сколько. Не документ, а заметки себе для памяти.
— Для следствия это документ. Я только не прикину никак, ради чего это делалось? Чтобы отвалились пару десятков «бесплатников», чтобы кто-то умер, кто-то повесился? Где прямая выгода?