– И чего с ней потом сделали? – с любопытством спросил Василий Чуднов. – С бабой этой?
– Каторга ей грозила, – сказал Ганичкин. – Убийство есть убийство. Одно ее спасло. Супруг этой женщины большой пост занимал в империи, да и любил ее безумно. Ну, шепнули ему вовремя, так он свою мадам за границу сразу и вывез. Конечно, сам претерпел по службе, в опалу попал, по тем временам скандал очень большой получился. Что там дальше сталось – это мне неведомо. Потом уже совсем другие дела начались. Подпольщики, прокламации, революции, трон шататься начал. Кстати, ваш покорный слуга, Егор Тимофеевич, к расправам над вашим братом-большевиком ни с какого боку не причастен. Оттого ваша партия мне и доверилась, я полагаю. Да и опыт, конечно, востребован оказался. Я в своей профессии не последним был.
– Начхать мне на ваш опыт! – грубо сказал Сидорчук. – Будете делать, что я скажу, понятно? Нету больше вашей империи, вся вышла. И лучше бы, если бы вы тоже, вслед за этой бабой!.. Антанта и вас приютила бы. А коли остались тут, то и не лезьте в глаза со своим опытом. Мы здесь хозяева – сами и разберемся во всем. Прекратите эти свои разговоры, пока до греха не довели. Это мой вам приказ.
Они замолчали и весь оставшийся путь проделали, не проронив ни слова. Для самого Сидорчука, а также для Егорова молчание никогда не было в тягость. Ганичкин, конечно, был несколько озадачен, но держал паузу так же уверенно, как вообще делал все на свете. С его умением приспосабливаться к обстоятельствам это не составляло никакого труда.
Один Василий мучился необычайно. Он любил побалагурить, потравить истории, послушать хорошую выдумку или анекдот, и ехать в одной машине с тремя молчунами ему было тяжело. К тому же его страшно интриговала история решительной бабы, которая вот так запросто застрелила любовника, а потом и наказания сумела избежать. Он надеялся, что Ганичкин все-таки знает, чем все кончилось, и просто скрывает это, чтобы подогреть интерес к рассказу. Но при Сидорчуке возобновлять расспросы по этому поводу Василий никогда бы не решился. Новый командир не был похож на человека, любящего хорошую шутку, а кулак у него даже навскидку весил не менее полупуда.
К вечеру чекисты и господин из бывших наконец-то достигли цели своего путешествия. К счастью, больше никаких происшествий с ними за целый день не случилось. Автомобиль бежал легко, бодро вертел колесами, окрестные леса встречали их только шелестом листвы и пением птиц.
Сидорчук долго ожидал нового предательского выстрела из-за кустов, но к вечеру все-таки отошел, успокоился. После заката в долине нарисовались аккуратные домики и сады Веснянска, и душа его вдруг наполнилась странным щемящим чувством, которое не было знакомо ему прежде, каким-то необычным теплом и ожиданием, будто подъезжал он к родному дому. На мгновение Сидорчуку даже показалось, что ничего плохого со старым товарищем не случилось. Постнов ждет его здесь, живет себе спокойно, как в ни в чем не бывало.
Но эту непрошеную мысль Сидорчук сразу отогнал куда подальше. Тешить себя побасенками не имело смысла. Слишком серьезные люди послали его сюда, и чересчур значительные ценности были на хранении у Постнова, чтобы ожидать, что все легко разрешится.
Сидорчук снял с головы фуражку, тщательно вытер изрядно вспотевший лоб и приказал Егорову:
– Дуй теперь под горку, вон туда, правее, где березки. Въедешь на улицу, я скажу, у какого дома остановиться.
Егоров кивнул и молча направил автомобиль к городским окраинам. Пассажиры с любопытством рассматривали незнакомое местечко сквозь запыленные стекла. Кривые улочки разбегались во все стороны. Сады буйно цвели и уже начинали осыпаться. Пожарная каланча выглядывала из-за крыш. Тихие стены полуразрушенного монастыря, церковные купола без крестов, пышные кроны берез и рябин, растущих возле каждого домика. Воздух над городом в лучах заходящего солнца пылал червонным золотом.
Картина представлялась совершенно мирной, даже благостной. Поверить, что каких-то два-три года назад по этим местам прокатилась война и что кипели здесь тогда нешуточные страсти, было сложно. Но ничего другого не оставалось. Ведь московский курьер не обнаружил в городке даже следов Постнова.
Автомобиль медленно катился по смутно знакомой улице. Сидорчук вспоминал, какая была скверная погода, когда он появился здесь в первый раз. Он не забыл грязь и сырость, печальные облетевшие березы, небо, затянутое мрачными тучами. На этот раз все выглядело куда веселее, вот только радости на душе Сидорчука не было и в помине.
– Вот здесь, – сказал он шоферу, всматриваясь в тускло отсвечивающие окна дома. – Да, тут он и жил. Снимал квартиру.
Егоров затормозил. Все повернули головы и стали рассматривать дом. Без команды старшего никто не осмеливался выходить из машины.
– Однако не сказал бы, что здесь слишком оживленно! – хмыкнул Ганичкин, переводя взгляд на другие дома и рассматривая перспективу улочки. – Такое впечатление, что все добропорядочные обыватели уже отправились в объятья Морфея.
– Взяли мы как-то раз в Туле связного, – сухо поведал Сидорчук. – На белогвардейское подполье работал. Так у него кроме оружия кокаин нашли и морфий. Без дряни этой он и дышать уже не мог.
– Прошу прощения, – деликатно сказал Ганичкин. – Ничего плохого в данном случае я не имел в виду. Морфей – это такой древний бог сна и сновидений, с вашего позволения. В объятия Морфея означает отправиться спать. Так я в том смысле, что все уже легли…
Сидорчук испытывал досаду от собственной неловкости, но не пожелал молча выслушивать объяснения этого господина.
– А с религией мы тоже боремся, – немного невпопад, но грозно сказал он. – Уничтожим всех ваших богов, будьте уверены! И будет у нас на первом месте трудящийся человек, понятно?
– Совершенно с вами согласен, – покорно ответил Ганичкин.
Довольный тем, как он утер нос этому недобитку-жандарму, Сидорчук повеселел и приказал сгружаться.
– Первым делом поинтересуемся, кто тут теперь обитает, – сказал он. – И куда, значит, делся прежний жилец. Хозяйка здесь – дамочка с прошлым. Дворянских кровей. Может, и она на юг подалась. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит.
– Выходит, Постнов этот вот так у дворянки и жил? – оживился Чуднов. – Со всеми драгоценностями? Дворянки, я слышал, до камешков дорогущих падки. Неосторожно это! – Он осуждающе покачал головой.
Сидорчук покосился на Ганичкина. При нем он старательно избегал заводить речь о драгоценностях, будучи убежден, что суть дела жандарма не касается.
– А ты, что слышал, про себя держи! – строго сказал командир Чуднову. – Язык не помело, чтобы им по каждому случаю махать! Помалкивай, пока старшие не велят разговаривать.
– Слушаюсь, товарищ Сидорчук! – со вздохом ответил Чуднов.
Молчание было для него несусветной мукой, а нынешнее положение не оставляло ему вообще никаких шансов. Сидорчук как собеседник отпадал, Егоров по характеру был злостным молчуном. Выходило, что поддержать беседу в этой компании мог только Ганичкин. Но тот числился «бывшим» и, возможно, являлся скрытым врагом Советской власти, на что, кстати, то и дело намекал Сидорчук. Поэтому водить с ним дружбу Василию было совсем не с руки. Оставалось стиснуть зубы и терпеть.