– Типа того, – Ева шмыгнула носом и вдруг опустила голову.
Она и не думала, что так сложно ловить на себе сочувствующие взгляды по причине исчезновения подруги. А тетечка вдруг посочувствовала и посмотрела именно так. И сделалось больно и противно.
– Ишь ты… Не-а, я ничего такого. Племяннику позвоню, спрошу, если нужно.
– Нужно! – встрепенулась Ева. – Еще как нужно!
– А как хоть пропала-то? – любопытство проснулось, расцветив румянцем желтоватые блеклые щеки, тетечка ожила.
– При невыясненных обстоятельствах, – туманно пояснила Ева, сунула карточку со своим мобильным и простилась со словами: – Если что, звони!
– Ладно, – дверь захлопнулась.
Другие не открылись. Ни на Верочкиной площадке, ни выше, ни ниже. Первым этажом пользоваться вообще следовало осторожно. Усатый консьерж бдил! И даже не подпустил к почтовым ящикам, строго сканируя ее передвижения. Ключа-то у нее от ящика не было, а начнет нос туда совать – дядечка вызовет полицию. А общения с полицейскими ей хватило за глаза!
– Сволочь!
Ева шепотом послала очередное проклятие в Челябинск, завела машину и поехала домой.
Все, что она о нем теперь думала, ему совершенно не нравилось. Такое понравиться не могло никому. Он – каким бы замечательным он себе и окружающим ни казался – не исключение.
А что она о нем знала? Первое: он врун. Второе: подлый врун. Третье: вор. Ну и потаскун, к тому же.
Конечно, конечно, он мог оправдаться. У него по каждому пункту шел целый список оправдательных материалов, основанных на реальных событиях. Но она ведь слушать не станет? Не станет. Потому что она гордая! Потому что невозможно красивая! Потому что… такая была одна.
Ах, Ева, Ева! Если бы она только ответила хотя бы на один звонок, он бы все объяснил. Глупая нелепая записка, которую он оставил в номере, ничего не объясняла. Она только сильнее все запутывала.
Саша постучал пальцем по оконному стеклу, пытаясь привлечь внимание крохотной пташки, усевшейся на оконный отлив. Но только спугнул. Птица улетела. Ева тоже улетела. Улетела к себе домой. Или укатила поездом. Разница невелика. Их разделяли теперь не сотни, тысячи верст. И он мог бы, конечно, сесть в самолет и улететь к ней. Поезд тоже был вариантом. Но…
Но он мог запросто поцеловать запертую дверь и улететь обратно ни с чем. Запросто мог быть не принят даже при распахнутой двери. И даже обруган и высмеян. Последнего он бы не пережил. Он же мужик! С достоинством, гордостью! С целым пакетом, короче, всякой муры, не позволяющей ему стоять перед женщиной на коленях.
Что делать?!
– Саня, Саня, срочно к начальству! Что-то там по тебе такое…
Секретарша Анна Евгеньевна тяжело дышала, обнимая пластиковый чайник. – Там приказ, кажется, пришел о твоем переводе.
– Да ладно! – он заволновался сразу, затеребил верхнюю пуговицу на воротнике рубашки. – Неужели созрели?
Вопрос о его переводе из Челябинска в Центр назревал давно. Ему все обещали и обещали. Но потом все отодвигали и отодвигали. Он уже несколько раз выставлял свою квартиру на продажу и несколько раз блокировал объявление. Неужели свершилось? За какие же такие подвиги?
– Тобой остались очень довольны в последний раз, Саша! – Анна Евгеньевна многозначительно поиграла густыми бровями. – Все довольны, Саша!
«Не все», – с грустью тут же осадил он свою радость.
Ева его теперь даже ненавидеть не может. Она его теперь просто презирает. А это много хуже.
– Ступай, дорогой. Ступай, и мои поздравления!
Анна Евгеньевна выскочила из кабинета, громко хлопнув дверью. Он пошел за ней минуты через две. Полчаса потом слушал от начальства хвалебные речи в свой адрес, немного разбавленные сожалением. Потом подписывал необходимые бумаги в секретариате, в бухгалтерии. И уже через два дня был практически одной ногой на вокзале.
– С жильем тебе там помогут. Пока тут твою берлогу продадут, времени пройдет о-го-ого сколько, – обещало начальство. – Там уже хлопочут…
Похлопотали как-то не очень. То есть вообще никак. Полдня он устраивался, бегая по конторе с бумагами. К вечеру выдохся, зашел за ключами. Ключи-то ему должны были выдать, без разницы от чего: от квартиры, комнаты, угла. Но увы и ах! Ключей не было. И никаких распоряжений на его счет тоже не было.
– Могу предложить свой диван, – алчно ухмылялась ему в лицо пожилая майорша, помогавшая с трудоустройством. – Живу одна. Детей нет. Муж сбежал еще две пятилетки назад. Так что…
– Ой, спасибо огромное! – он галантно поклонился, тепло улыбнулся, выпрямляясь. – У меня родственников тут много. Где-нибудь остановлюсь.
Родственников у него, в самом деле, было много. Собери всех на торжество, ресторанного зала могло и не хватить. Но, как назло, ни единой души в этом милом, славном городе, куда его перевели как бы на повышение. Ни единой души! Даже четвероюродной.
Но зато здесь жила Ева! Самая прекрасная, самая длинноногая, самая сексуальная гордячка, не принявшая его извинений. И не ответившая ни на один его звонок. А что, если нагло заявиться к ней, объяснить ситуацию и…
Да плевать она хотела на его ситуацию. И плевать ей на то, что ему ночевать негде. Гостиниц в городе много. Снимай номер и живи. Не нищий же, в самом деле. Командировочные на руках, подъемными сегодня снабдили. Она же не примет то, что ему дико хочется ее увидеть, как объективную причину. Нет, не примет.
Как же к ней подобраться? Думай, сыщик! Думай, ты умный, хитрый, изворотливый…
Придумал. Взял и набрал номер Семена Белова. Когда-то он выполнял для их фирмы одно очень деликатное неофициальное задание. Справился с честью. Белов лично после генерального ему руку тряс минут десять и просил звонить, если что. Он бы и не вспомнил о нем никогда, если бы Белов сам о себе не напомнил и не позвонил после той неприятной истории, в которую они с Евой попали по недоразумению.
Он уже был в Челябинске, когда Белов позвонил. Долго трепался о чем-то несносно глупом. Потом плавно перешел к отдыху за границей. Удивленно будто бы вспомнил, что где-то пересекался с ним в Испании, но, правда, узнал не сразу.
– Ты там под прикрытием, что ли, работал, Саш? – понизив голос до шепота, спросил он вдруг.
– Типа того, – нехотя ответил Саша.
Ему очень не хотелось говорить с Беловым. И история была некрасивой. И Белов ему не нравился. Скользкий какой-то, неприятный, хотя и смазливый очень. Женщинам такие нравились.
– Ух ты! Круто! А я смотрю, Ева тебя называет все время как-то странно. И все пытается с тобой на испанском заговорить. Я еще подумал тогда, что обознался, и подходить не стал. Надо же…
Потом Белов снова нес какую-то чушь про клубный отдых, набирающий сейчас обороты в любимом отечестве. Тут же не согласился с Сашей, что это не что иное, как очередная финансовая пирамида. Потом снова что-то болтал. Начал набиваться в друзья, Саша отшутился, на том и простились.