– Имеет. Да толку-то? Твою точку зрения разделит только тот, кто сам придерживается близкой; твой вкус оценит тот, у кого схожее представление о хорошем вкусе.
Манон это отлично знала, из года в год читая и восторженные и гадкие, иной раз хамские комментарии на свои рецензии. Но ей не хотелось спорить с сестрой.
– Даш, а что это голос у тебя нервный? И вообще, с чего это ты телевизор включила? – с подозрением проговорила она.
– Да так… настроение плохое было…
– Что-то случилось? – Манон встревожилась не на шутку: она слишком хорошо знала сестру, которой спасением от всех жизненных невзгод…
Впрочем, нет, невзгод у Аиды не случалось, как и у Манон, – их семья величественно, словно атомный ледокол, рассекала льды общественных, политических и экономических потрясений. Так что лучше ограничиться словом «огорчений»…
Так вот, универсальным средством от огорчений Аиде служила опера. А тут вдруг – телевизор!
– Нет, Машик, ничего такого… – пробормотала Аида, отчего-то смутившись.
Аида хотела уж было распрощаться с сестрой, но медлила. Может, все-таки поделиться своими сомнениями? Один ум хорошо, а два… Тем более такой ум, как у Манон! Она более решительна по характеру, и если бы она сочла, что подозрения Аиды безосновательны, что у нее просто «тараканы» в голове и что «постоянное слушание опер к добру не приведет»… Так младшая сестра говорила всегда, и сейчас Аиде остро захотелось, чтобы ее в этом убедили.
– Хотя, знаешь, я и вправду немного растеряна… – отважилась она. – Не знаю, как понимать одну фразу… Я ее случайно услышала вчера, правда, она выдернута из контекста… Но все-таки…
– Даш, не тяни! Мне на работу пора!
В этот момент котенок Цезарь, прятавшийся от страшного пылесоса под диваном, вдруг рванул из своего убежища и бодро вскарабкался на шелковую занавеску. Это грозило целым рядом неприятностей: острые коготки выдергивали нити из шелка, портя ткань, к тому же котенок завис на высоте, уцепившись за карниз, с недоумением глядя вниз и явно не понимая, как ему теперь спуститься.
– Подожди, Цезаря с карниза сниму сейчас…
– Да ладно, Маш, не буду тебя держать. Я только хотела сказать насчет нашего телевидения, напиши об этом в блоге. Все, целую.
Аида отключилась, и Манон, достав стремянку, полезла снимать Цезаря с верхотуры. Смешная она, сестричка старшая, – живет в своем мире, слушает дни напролет оперы и совершенно не представляет, что телевидение уже ругают лет двадцать, а толку ноль!
…Даже хорошо, что Аида не договорила насчет «фразы». Услышала небось какую-то пошлость с экрана и хотела, чтобы ей объяснили, что это значит. Да только объяснять Аиде смысл скабрезных фразочек и шуточек – это так же неприятно и бессмысленно, как объяснять их ребенку!
Глянув на часы, Манон быстро убрала пылесос и кинулась в ванную. Ей и в самом деле пора на работу!
Аида была немного раздосадована. Только она отважилась рассказать сестре о нечаянно услышанном разговоре, как котенок вдруг взял да все испортил. Ну, ладно, не котенок, а сама она замялась. Вдруг неловко стало, сомнения показались глупостью…
Поколебавшись, Аида открыла свой почтовый ящик в компьютере и набросала несколько фраз, большинство из которых заканчивалось вопросительными знаками. Отправила письмо сестре, стерла, на всякий случай, его следы и почувствовала себя значительно спокойнее – будто уже услышала ее насмешливый голос и слова о «тараканах в голове».
Свидания на сегодня не планировалось, так что Аида быстро переоделась и поехала в Музей изобразительных искусств, где выставлялись редкие картины из частных коллекций.
Вернулась Аида домой к вечеру, в хорошем настроении. Включив музыкальный центр, она комфортно устроилась в кресле, наслаждаясь божественным голосом Монсеррат Кабалье, как вдруг айфон чирикнул на столике рядом. Аида счастливо улыбнулась: только один в мире человек мог посылать ей эсэмэски! Раньше она ими не пользовалась, – не понимала: зачем, когда есть телефон и Интернет? Это ведь намного удобнее, чем тюкать по крошечным буквам!
Но теперь она постигла их смысл: это тайный язык любви! Нежные слова настигали ее повсюду, заставляя сердце биться сильнее.
Она, в предвкушении дивных слов, посмотрела на экранчик.
«Нужно срочно встретиться. Мне кажется, за нами следят. Выйди на эл. почту» – гласил текст.
На этот раз сердце ухнуло не от нежности – от страха.
Аида (муж и друзья называли ее «Ада», будто стесняясь ее имени), черноволосая и черноглазая, высокая, с большим упругим бюстом, нередко производила на людей впечатление женщины сильной и властной… Но отнюдь не являлась такой: была она на самом деле боязлива, не уверена в себе, чрезмерно эмоциональна, ранима… Свою душевную незащищенность Аида скрывала всеми способами, отчего одним казалась сдержанной и холодной, а то и высокомерной; другим, – тем, кто знал ее поближе, – мечтательницей, способной часами слушать оперную музыку, тихо подпевая знаменитым сопрано и баритонам, иногда со слезами на глазах: вместе с ними она оплакивала чужие великие чувства.
Перестала она слушать оперы и плакать чуть более месяца назад, когда в ее жизнь пришла любовь. Все, что было в жизни раньше, – то, что она принимала за любовь, – все это оказалось подделкой. Только сейчас, когда ей исполнилось тридцать шесть и когда она уже ничего не ждала от мелких современных душ, разъеденных, как молью, стяжательством, – только сейчас боги улыбнулись ей и ниспослали настоящее счастье. Настоящую Любовь. Достойную самой высокой оперы!
Обмирая от дурного предчувствия, Аида включила компьютер, открыла почтовый ящик.
«Мне кажется, за нами следят. Не пойму, кто, но хочу разобраться. Приходи сегодня в 22.00 в сад «Аквариум», как раз под конец спектакля. Там будет много народу, легче засечь шпиона. Иди сразу в глубь сада, за ресторан, не оглядывайся. Не бойся, все будет хорошо! Моя любовь убережет нас!
Это письмо сотри, смс тоже!»
Аиде стало жарко. За ними следят?! Но кто?! Кому понадобилось?!
Его жене? Бред, они практически на грани развода…
Но тогда, выходит, ее мужу, Гектору?
К моменту встречи с Гектором, будущим супругом, у Аиды было позади два неудачных романа, о которых теперь и вспоминать противно. Не столько даже тех мужчин – мелких людей с мелкими чувствами, – сколько собственное стремление обольщаться. Стыдно теперь, задним числом. При том, что им даже не хватило ни ума, ни таланта, чтобы убедительно изобразить влюбленность! Они были так нелепы, так неумелы в своей игре, – а она прощала, жалела, принимала эту нелепость за застенчивость и смущение… А теперь вот стыдно. Фу.
Гектору же хватило и ума, и таланта.
Познакомил их отец. Привел Гектора в дом на Новый год и сказал прямо: «Я в вас вижу отличную семейную пару. Так что, дети мои, присмотритесь друг к другу как следует. Если сойдетесь, то свадьбу отпразднуем летом».