Италия XIV столетия представляла собою шесть больших и множество мелких государств, постоянно враждующих друг с другом, которые никак не могли объединиться, но не потому, что не было сил, а потому, что сил было слишком много и у богатеющих городских коммун, и у знати, рвущейся к власти, и никто никому не хотел уступать.
Юг Италии, с городом Неаполем и Сицилией, занимало Неаполитанское королевство, которому какое-то время принадлежал Прованс и владения на Балканах. Впрочем, Сицилия рано выделилась в особое государство с испанской арагонской династией, а Прованс отошел к Франции. Выше него располагалась папская область, «патримоний Святого Петра». Еще севернее – Флорентийская республика, постепенно вобравшая в себя всю Тоскану, изготовлявшая лучшие в мире сукна, богатеющая и на торговле, и на финансовых операциях, банкирские дома которой хозяйничали едва ли не во всех странах Запада. Север Италии, Ломбардию, занимал Милан (позже – миланское герцогство), также стремившийся расширить свои владения за счет соседей. На западном побережье, близ Франции, узкою полосой располагалась владычица морей, Генуэзская республика Святого Георгия, а на Востоке – Венеция, вторая владычица морей. Та и другая республики господствовали на Черном и Средиземном морях, торговали, богатели, и отчаянно дрались друг с другом в спорах о наследстве поверженной и стареющей Византийской империи. Генуэзцы почти захватили Константинополь, хозяйничали в Крыму, держали торговые дворы на Москве. Сейчас можно уверенно утверждать, что и поход Мамая на Русь организовали именно генуэзцы.
А между этими шестью государствами располагалось множество мелких, подчас тоже достаточно сильных. На западе – Пиза, когда-то соперничавшая на море с Генуей, и Лукка. На востоке – Римини, Урбино, Верона, Падуя, Мантуя, Феррара, Равенна, Болонья… Все они союзничали и боролись, отбирая друг у друга земли и города. По стране прокатывались вооруженные отряды предводителей наемных дружин – кондотьеров, и никто не слушал дальновидных мыслителей, вроде того же Маккиавелли, предупреждавших, что добром это не кончится, что раздробленную Италию завоюют в конце концов сильные соседи (если не французский король, то германский император или австрийские Габсбурги), что и произошло полтора века спустя.
Да и как было – за цветением светской культуры, поэзии, живописи, зодчества, за расцветом промышленности и торговли, ростом университетов, финансовой экспансией (банкиры Италии ссужали деньгами даже английских и французских королей!), как было в век Джотто и Данте, Петрарки и Боккаччо, Донателло и Пизано, в век, когда Италия царила во всем: в модах, нравах, юриспруденции, изобразительных искусствах – догадаться, что это начало конца!
Остров Иския, владение графов Белланте, славится своими термальными теплыми источниками. Древнеримское происхождение графов Белланте достаточно гадательно. Во время войн Юстиниана и нашествия Лангобардов римская знать была едва ли не вся истреблена. Но на побережье Адриатики, чуть севернее Рима, есть местность под названием Белланте. То есть, возможно, что род Коссы происходил оттуда, а затем перебрался на западный берег итальянского полуострова. Возможно даже допустить провансальское происхождение Косса, по многолетним связям семьи с Анжуйской династией. Уверенно тут утверждать что-то трудно.
Заметим еще, что в изложении событий мы взялись следовать за Парадисисом, но при внимательном изучении источников многие его построения рушатся, как карточные домики, и скорее напоминают литературный прием «сгущения и сближения», чем истину.
Однако Бальтазар Косса реально существовал-таки, пиратствовал, учился, стал папой, был обвинен, среди прочего, в чрезвычайной любви к женщинам (или женщин к нему, что, впрочем, почти одно и то же), и это одно уже не вымысел и позволяет проследить канву его жизни, скажем так, без существенных ошибок.
Косса с юности, во всем и всегда, стремился быть первым. Ученье давалось ему без особого труда. По-видимому, и «тривиум», тогдашнюю начальную школу, – куда входили изучение грамматики, риторики и диалектики, – он постиг еще дома, до тринадцати лет. Но он хотел быть первым и во всем прочем: в мальчишеских драках, в различного рода состязаниях (позже, в Болонье, он станет усиленно упражняться в фехтовании), в верховой езде, в гребле. Рано созрев, он как-то почти незаметно для себя стал мужчиной, мимоходом лишив невинности одиннадцатилетнюю деревенскую девочку Джулию, которая сперва вырывалась и плакала, а потом начала пылко целовать и обнимать своего тринадцатилетнего любовника, который не ощутив ничего, кроме некоторого физического облегчения, принимал ее ласки с легкой отроческой насмешкой и быстро бросил девушку, а бросив – и позабыл. Во дворе Косса хватало и рабынь, и молодых служанок, готовых отдаться пылкому видному мальчишке, младшему хозяйскому сыну, с уже означившейся мускулатурой сильных рук и широких плеч, который мог запрыгнуть в седло, не касаясь стремени, и совсем не боялся править лодкой с тяжелым просмоленным парусом в бурю, когда сумасшедшие волны грозили вот-вот разбить утлую посудину о прибрежные скалы.
В нем уже тогда проглядывала та южная мужская красота, расцветшая ярким цветом в бытность его в Болонье, в чине студента-теолога (или, скорее, правоведа), которая отличала Бальтазара от многих других, и даже выделяла его среди четверых братьев Косса.
Женщин он завораживал, они готовы были ради него на все. Это лицо, бледно-смуглое, со слегка выгнутым, саблею, носом [4] , эти жгуче-черные, пробивающиеся по щекам будущие баки, точнее – тонкий очерк будущей растительности лица, эта черная грива крупных кудрей, это властное, мужеское, почти животное, хищное, но отнюдь не тупое выражение лица, а разбойно-самоуверенное, и безжалостный какой-то взгляд нежданно светлых (а возможно, и антрацитово-черных!) широко расставленных глаз, тоже не скажешь «звериный», нет, человеческий, очень мужской, но лишенный того даже намека жалостливости – дряблости ли? инфантильности? красоты? как угодно называй! – свойственной серо-голубым российским очесам, являющим и характер сходственный, склонный к мечтательности, рефлексии, самокопанию… Тут же рефлексии не было никакой, даже и намека на нее не было! Желаемое бралось с бою и сразу. Женщины таким мужчинам отдаются, не раздумывая, «падают к ногам», спешат раздеваться сами, почитая себя счастливыми при одном взгляде, брошенном на нее, заранее победительном взгляде… Так, во всяком случае, кажется мне, северянину, хоть и далеко не все носители голубых глаз склонны к рефлексии, как и не все черноглазые красавцы так уж победительны и смелы… Но все же!
Писаных портретов Бальтазара не сохранилось, так что представлять можно, что угодно, да и о цвете глаз спорить и спорить, но вот что он был красив, и хищно красив, это, во всяком случае, несомненно, и порукой тому – отношение женщин – многих и многих! – к нашему герою.
Юноши в те времена созревали рано! Бенвенуто Челлини к шестнадцати годам был уже законченным золотых дел мастером и, вдобавок, музыкантом. Не в редкость было встретить двадцатилетнего полководца, уже прославившего себя во многих сражениях, походах, сшибках и осаде крепостей. Рано созрел и Бальтазар Косса. Во всяком случае ему было тринадцать лет, когда он упросил старшего брата, «адмирала» Гаспара Коссу, взять его с собой на пиратский корабль. «Адмирал» Гаспар Косса был не просто пиратом, его флот «работал» под защитою герцога Прованса, отделившегося от Неаполя при Луи I Анжу в 1370-х годах, а грабил он в основном побережье Берберии (нынешние Тунис, Триполи, Алжир и Марокко), весьма часто захватывая в прибрежных городках церковное золото, серебро и дорогие облачения – плоды мусульманских набегов на окрестные христианские страны. Так что пиратство Гаспара Коссы скорее можно было назвать позднейшим словом «каперство», не лишающим его носителя известного общественного уважения. Да, впрочем, профессия эта в те поры не так-то уж и отделялась от купеческой. Купцы-мореходы пиратством, при случае, отнюдь не брезговали! И все же разница, конечно, была. Одно дело – торговать и при случае ограбить кого-то. Другое совсем, когда грабеж чужих кораблей и прибрежных селений становится специальностью.