Темный лес на горизонте застилали клубы поднятого с пустыря снега, кусты за забором стучали голыми ветками, шелестел бурьян. И еле слышно повизгивала от будки Хельма, нюх «азиатку» не подвел, она знала, что хозяин рядом, но не понимала, что происходит, почему ее посадили на цепь, ведь она все правильно сделала, защищала своих… Илья перебежал через дорогу, прокрался вдоль последнего забора и оказался на краю пустыря. Иномарка осталась позади, как и отцовский дом, как многое другое, что он если и увидит еще раз, то очень не скоро. Сейчас смерть идет следом за ним, он опасен, и любой может убить его абсолютно безнаказанно. И он должен бежать подальше от людей – от чужих, от своих, от всех. Илья оглянулся коротко и по целине, по припорошенным снегом кочкам зашагал к лесу, опустив голову и пряча лицо от колючего ветра.
В лесу стало тише и теплее, ветер с тягучим воем метался в верхушках деревьев, в лицо летела снежная труха. С пригорка вниз, в знакомый овраг, минуты три быстрым шагом по дну, взбежать вверх по склону – и вот они, обломки ядерного щита страны. До собственно обломков – затопленных шахт, где на страже родины сидели пять «тополей», еще километра три по открытому всем ветрам и чужим взглядам полигону, он туда не пойдет. Был, не раз и не два, бродил от одной шахты к другой, заглядывал внутрь. Но ничего, кроме черной воды и обрывков кабелей, там не было, да и те пропадали в бездне. Вспомнилась старая история – он тогда в школе учился, то ли в восьмом классе, то ли в девятом, – как теплым майским днем стал свидетелем фальстарта Третьей мировой. И не он один, а весь поселок с замиранием сердца смотрел вслед стартанувшему из шахты «тополю». МБР ушла в голубое небо очень тихо, в мгновение ока исчезла из виду, оставив после себя только затейливый белый инверсионный след.
– Началось, – без паники констатировал факт муж ставшей ныне старухой соседки отца, бросил лопату и ведро с семенной картошкой, которую прилежно закапывал в грядки в надежде на урожай. Подтянул спадавшие треники и вместе с сыновьями двинул к поселковому магазину. Через полчаса полки и витрины торговой точки опустели, не осталось даже детского питания, а жители прилежно заняли места перед телевизорами в ожидании «Лебединого озера». Но балет ни в тот день, ни на следующий не показали, зато в части разборка была грандиозная, отзвуки долетали даже до далеких от РВСН местных жителей. Командира части выперли куда-то очень далеко в географическом смысле, о причинах старта «тополя» уцелевшие подчиненные говорили двояко. Версий было две: самопроизвольный пуск и валенок на пульте. Народ склонялся ко второй, комиссия Минобороны виноватым сделала первый пункт. На этом все успокоилось, ровно до тех пор, когда президенты ядерных держав не решили, что пора разоружаться. «Тополя» утилизировали, шахты затопили, имущество вывезли, что осталось, приватизировали поселковые. Утащили все, кроме основательных кирпичных строений – штаба, казармы и домика КПП. Рядом когда-то был нехилый шлагбаум, но от него остался лишь погнутый столбик и фрагмент бетонного забора. Дальше, куда хватало глаз, плиты лежали на земле и уже успели порасти травой.
Илья прошелся по одной из них, перепрыгнул на вторую, третью и остановился, всмотрелся в мрак перед собой. Ни черта не разобрать, чернеет метрах в пятидесяти справа силуэт двухэтажного длинного здания, но делать там нечего, крышу казармы разобрали еще лет семь назад. Дальше – собственно полигон, там пусто и холодно, валяются гигантские полусферы – крышки шахт. Такую махину не упрешь, тут спецтехника нужна, и на части не распилишь, ибо опять же механизм особый требуется. Вот это подойдет – он подошел к «избушке на курьих ножках» – основательной будке из серого кирпича, возведенной по прихоти неизвестного архитектора на кирпичных же сваях. Крыша из цельной бетонной плиты на месте, стекла, конечно, давно вдребезги, но закрыты изнутри чем-то светлым. Как оказалось вблизи, листами картона, они слабо спасали от ветра, а мороз их не замечал. Зато в заброшенном помещении караулки не было снега и имелись дрова – прорва тех же коробок, груда ящиков из треснувших досок и куча старых газет. Домушка уцелела только потому, что брать здесь было нечего, а бомжи в местных лесах не водились. Поселковые тоже заглядывали редко, если только непогоду переждать, да и то летом, зимой, кроме мелкого зверья, сюда редко кто наведывался.
На полу обнаружилось старое кострище и обгорелое, но почти целое березовое полено посреди углей. Старая газетная бумага занялась охотно и почти не дымила, но сгорала мгновенно. Следом отправились разломанные фрагменты ящиков и прихваченная с собой гигантская ветка от поваленной ветром огромной высохшей березы, что росли возле разгромленного штаба. Илья уселся на пачку газет и протянул к огню ладони, отогревая замерзшие пальцы. Минут через десять он рискнул снять шапку, взъерошил короткие волосы и потянулся к рюкзаку. Вода, еда – заначки хватит только на один раз, дальше придется как-то выкручиваться. Как – зависит от того, как быстро он ответит на вопрос, который задавали ему не раз и не два разные люди, близкие и чужие, а он так и не знал, что им ответить. И сейчас должен забыть обо всем – о себе, об Ольге, о детях и об отце, пока не найдет решение этой задачи. Окончательное, единственно верное, с железными доказательствами своей правоты. Или ему не жить, и не только ему.
«Думай, кому ты дорогу перешел. Всех вспоминай, начиная с детского сада. Живых и мертвых», – повторил Илья про себя, привалился к стене и уставился на огонь. Самое время для медитации – за стеной воет ветер, в костре трещат дрова, и температура в помещении, определенно, уже поднялась выше ноля. Посему приступим. Он прикрыл глаза, запихнул ладони в рукава пуховика и приступил.
Мертвые тут точно ни при чем, сосредоточимся на тех, кто еще не покинул этот мир. И не с детского сада, с более поздних лет. Лучше всего вспоминать в обратном порядке, начав, допустим, с… Тут нить мысли натянулась от напряжения, грозя разорваться. Слишком много всего произошло, если перебирать все в обратном порядке, нужна отправная точка, от нее и надо стартовать. «Кому ты дорогу перешел», – отсюда и начнем, пожалуй. На работе – точно никому, начальство не злил, коллегам гадостей не делал, к карьерному росту был равнодушен, кабинетную работу терпеть не мог. И почти со страхом поджидал наступления зловещего возраста – сороковника, когда сопровождающего автоматически выводили из команды и предлагали заняться чем-то другим, не связанным с риском и физическими нагрузками. Да и не под силу коллегам и начальству, пусть даже и бывшим, такие фокусы провернуть: героин, Ольга…
«А кому под силу? Кому это надо? Кто превратил в ад нашу жизнь?» – мысль снова завела его в тупик. Да черт его знает… От досады Илья поднялся на ноги, потянулся и запрыгал на одном месте, замахал руками. Жаль, турника поблизости нет, подтянулся бы раз пять-шесть, чтобы кровь разогнать… Турник… Совсем недавно кто-то упоминал об этом снаряде. «Как ты «солнышко» на турнике крутил», – Илья не мигая смотрел на свою застывшую в нелепой позе тень. Турник виден из окна класса, где они сидели воскресным вечером того мутного странного дня. Сначала нарики с «розочкой» и ножом, потом клетчатый придурок, облитый пивом, потом…
– Не то, не то, – Илья чувствовал, что отгадка близко, но мысль перескочила на постороннее, с делом даже рядом не стоявшее. Враги… Не этот же идиот в клеточку, что врезал ему локтем по спине. «В жизни всяко бывает», – Илья словно слышал назидательный тон отца, выругался и вернулся в костру. – Сначала, – приказал он себе и принялся доламывать могучую сухую березовую ветку. Дерево тяжелое, гореть будет долго, есть шанс пережить эту ночь, но утром надо уходить отсюда, искать другую, цивилизованную берлогу. Снова не то, снова не о том…