В полутьме ее серьги блестели ярче ее бессонных глаз.
– Сядем, выпьем, – тихонько бормотала она, будто не приглашала, а какой-то заговор читала. – И люстру включать не будем – от нее только голова болит. Я люблю сумерничать, люблю, когда все уже улягутся, посидеть тут одна или с хорошим другом. И выпить люблю немножко: это расслабляет. Я привыкла сидеть на кухне за полночь. И пусть кран чуть-чуть течет – кап! кап! кап! – и пахнет тестом, которое Зина завела на завтра…
«Угадал Самоваров! Обычная кухня ей нужна, не золоченые хоромы, – покачал головой Железный Стас. – А дама-то, кажется, уже слегка клюнула, навеселе…»
Галина Павловна достала из буфета еще две чарочки, другого фасона – та, из которой собиралась пить она сама, была, наверное, какая-то особенная.
Булькнул коньячок, взялась откуда-то тарелка с резаным лимоном, а еще тарелка с сыром, который пустил уже масляную слезу.
Выпили молча. Галина Павловна покачала тяжелой черноволосой головой:
– Знаю, все мы тут для вас подозреваемые, и я первая. Так?
– Что-то в этом роде, – согласился Стас.
– А кот наш ангорский, Андрюша Лундышев, конечно, уже алиби представил, да? Заранее постарался! То-то смотрю, чего это он сегодня так расплясался? Обычно сидит в углу как колода, а нынче бешено скакал. Это чтоб специально все на него внимание обратили – вот, мол, Андрюшка никуда не отлучался, веселился, бедрами двигал. Скажете, случайно это?
Ее речь сделалась слегка бессвязной, куражливой – нетрезвой. Стас только пожимал плечами, не желая отвечать на нелепые вопросы. Впрочем, Галина Павловна от вопросов уже перешла к утверждениям:
– Лундышев хотел Сашу сожрать! Сожрать! С потрохами! Меня он ненавидит, и Сашу ненавидел.
– Сам он, что ли, стрелял? – усомнился Самоваров.
Галина Павловна приподняла соболиные брови:
– А почему бы нет? На такого тюфяка никто не подумает, вот он и стрелял. Тонкий расчет. Хотя, конечно, вы правы – Сашка бы его одной левой заломал… Давайте еще по одной, а?
Она выпила, прищурилась куда-то в кухонные потемки.
– Андрюшка все валит на меня, да? Вот дурак! Он-то меня не знает, а я его насквозь вижу. Сами посудите, Николай… как там вас, господин Самоваров? И как это я сразу не догадалась, что вы сыщик?
Галина Павловна положила на плечо Самоварова руку, тяжелую от колец и неизбывной силы гребчихи. Попыталась она и заглянуть ему в лицо. Ее собственный взгляд не выражал уже ничего.
– Главное у вас – допытаться, кому выгодно, так ведь? Это еще по-латыни как-то называется, – сказала она, тряся серьгами. – Теперь сами судите: что мне за выгода сегодняшнее несчастье? Только испорчено все!
Стас недоверчиво улыбнулся. Галина Павловна посуровела, ее речь стала четче, серьезней, трезвей.
– У нас сегодня была вечеринка, – напомнила она, – а на завтра билеты куплены до Вены. Мы ведь с Сашкой и Саньком-маленьким собрались в Бад-Хофгостайн. Вы не можете себе представить, как я люблю Бад-Хофгостайн! Вы катаетесь на горных лыжах? Нет? А вы?
Сначала вопрос был обращен к Самоварову, который как инвалид не годился для горных лыж, а потом к Стасу, тоже далекому от альпийских вершин.
– И никогда-никогда не катались? Ни разу? У, как много вы теряете, – нахмурилась Галина Павловна. – Так нельзя. Это же чудо! Вы знаете, что такое счастье? Летать! Завтра к тамошнему обеду – учитывайте разницу во времени! – я бы уже летала. Вы хоть горы видели когда-нибудь?
– Угу, – ответил майор.
– Вот видите! Это чудо. Причем в Бад-Хоф-гостайне вы не встретите наших проституток в компании с нашими олигархами. Мы же всю Европу загадили этим сбродом! Куда ни плюнь, всюду сидят они, требуют шампанского и запевают что-то из Газманова. Но в Бад-Хофгостайне такого пока не встретишь. Там поют одни тирольцы, причем в специально отведенных для этого местах. Это тихий семейный курорт. Дивные горы. А какие там спа-салоны! Вы любите спа-салоны?
Стас и Самоваров переглянулись и на всякий случай кивнули утвердительно.
– Ну вот! – обрадовалась Галина Павловна. – Даже если бы я хотела застрелить мужа (только зачем?), то сделала бы это потом. Потом! После Бад-Хофгостайна! Я не привыкла лишать себя удовольствий, а тем более счастья. Особенно в Рождество и под Новый год. Я давно уже ничего себя не лишаю и живу для себя. Только для себя! И вот вместо полета, вместо белых гор и чудных пирожных (в Рождество ведь можно себе позволить?) я буду сидеть в этом гнусном Нетске и хоронить бедного Сашку. Я буду давать вам дурацкие показания, буду видеть гнусные фальшивые рожи знакомых и тех, кто лезет к нам в знакомые. Возможно, мне даже придется войти в дела фирмы, чтоб Андрюшка не посмел… Ах, это невыносимо! Она закрыла лицо сплетенными пальцами и ссутулилась так горестно, что нельзя было ее не пожалеть. Однако Стас, хоть и хмыкнул сочувственно, верить даме с кондачка не пожелал.
– Вы в спальню сегодня вечером не поднимались? – вдруг строго спросил он.
– Не поднималась.
– А свидетели утверждают…
– Какие еще свидетели? Лундышев? Или эта сучка Люба? А впрочем, не знаю… Может, и поднималась. Я не помню! У меня наверху гардеробная, туалетный столик… В конце концов, я у себя дома! Разве могу я запомнить, сколько раз, зачем и когда заходила в собственную комнату? Вы такое запоминаете?
– Но вы мне недавно клялись, что ни разу на лестнице этим вечером не были. У вас, мол, какая-то особенная болезнь.
Галина Павловна рассердилась:
– Чего вы придираетесь к словам! Может, я так и сказала, не помню. Может, я и поднималась по лестнице. Какое это имеет значение? Мужа я не убивала и не знаю, кто это сделал. Но узнать бы очень хотелось! Уж я бы его стерла в порошок!.. И ведь чуяла я, что какая-то подлянка зреет. Я даже наняла частного детектива…
– Что? – в один голос вскричали Стас и Самоваров.
Галина Павловна окинула их пристальным взглядом, который вдруг прояснился окончательно и снова стал трезвым, малахитовым, змеиным.
– Это чисто семейное дело, – строго пояснила она. – Я не хотела выносить сор из избы, но раз уж вы меня подозревать вздумали… Если убил не тюфяк Лундышев, то тогда…
Она выдвинула один из бесчисленных тяжелых ящиков буфета. Там громоздилась кипа каких-то тетрадок и засаленных бумаг – наверное, кулинарные рецепты. Порывшись в этом архиве, Галина Павловна извлекла вчетверо сложенный листок. Именно в кухонный ящик перекочевало из китайской вазы то таинственное письмо, которое Галина Павловна показывала Алле.
– Читайте, – потребовала вдова.
Самоваров и Стас склонились над письмом безымянной дочери Еськова.
– Ну, что это, по-вашему? – спросила Галина Павловна. – На мой взгляд, чистейшей воды вымогательство. Возможно, это не первое ее письмо. Возможно, что Саша даже встречался с этой проходимкой и давал ей деньги. Хотя вряд ли – Саша не дурак. Был… Нет, ничего он ей не давал. Тогда все понятно! Эта тварь, не добившись своего, припертая к стенке, под угрозой разоблачения стреляет в Сашу!