Игорь Петрович тихо заплакал. Сейчас он уже не казался сильно пьяным, хотя от него за версту несло бренди.
Вдруг сочувственную тишину разорвал голос Галины Павловны, тоже слегка нетрезвый:
– Не слушайте, что он тут плетет! Это аферист. Конечно, это было до меня – все эти Ирки и прочее. Но чтоб чья-то дочь оказалась Сашкиной…
– Не верите? – возмутился Стрекавин. – Засуньте руку вот сюда и смотрите!
Он указал бородой на боковой карман своего пиджака. Серега протянул руку и вынул фотографию, вставленную в футляр от проездного. Снимок поднесли к дивану, где сидели Галина Павловна с Самоваровым. Стас, Санька, Тошик и даже сонный Алявдин устремились туда же.
Фотография оказалась хорошего качества и цветная, так что сомнений в отцовстве Еськова ни у кого не возникло. Со снимка смотрела точная копия покойного: тот же крутой лоб и редкие рыжие волосы, тот же неяркий взгляд, та же тяжелая челюсть. Только гладиаторской бородки недоставало.
– Вот так сестренка! – свистнул Санька.
Галина Павловна взорвалась:
– Нет у тебя никакой сестренки! Я не верю ни одному слову этого проходимца. А снимок – просто фотомонтаж!
– Побойтесь бога! – обиженно вскрикнул Стрекавин. – Вы все тут свидетели, все видите эту фотографию. А еще я публично требую генетической экспертизы!
– Не будем пока заходить так далеко, – прервал его майор. – Давайте вернемся к вашей телефонной беседе с господином Еськовым. Что было дальше?
Слезы снова заполнили красноватые глаза несчастного барда.
– Как что? Он послал мою дочь! Вернее, меня. Вернее, мой женский голос. Но это сути дела не меняет. Он послал…
– А вы бы взяли и тоже его послали, – запоздало подсказал сердобольный Алявдин.
– Я не унизился до такой степени! Хотя, возможно, я тоже его послал – сейчас уже точно не помню. Но я его возненавидел. Он отказался помочь дочери!
– С какой стати он стал бы помогать? – возмутилась, скрипнув диваном, Галина Павловна. – Она не его, а ваша дочь. И вообще взрослая тетка уже, на ней пахать можно…
– Попрошу без реплик! Иначе я мигом всех посторонних удалю, – грозно пообещал Железный Стас. – Вы мешаете делать признание.
Игорь Петрович запротестовал:
– Нет, никого не удаляйте! Я хочу при посторонних! Мне уже чуть-чуть осталось. Слушайте все! Я решил убить негодяя Еськова, и я его убил. В мире должно быть хоть немного справедливости. Вот теперь я все сказал. Ведите меня!
И он протянул вперед свои худые руки для того, чтобы на них надели наручники.
На этот раз возмутился уже майор Новиков:
– Э, нет! Так не пойдет! Допустим, ваш мотив нам ясен. Но как именно вы совершили убийство?
– Сами, поди, знаете, – небрежно бросил бард.
– Нет уж, валяйте подробности, – потребовал майор.
– Ну, я его застрелил.
– Из какого оружия?
– Из пистолета.
– Из какого именно пистолета?
– Откуда я знаю? Я в таких вещах не разбираюсь. Я музыкант, а не солдафон.
– Где вы взяли пистолет?
– Не помню! Нашел.
– Где нашли?
– Не помню! В коридоре нашел. Он валялся там, где мы разувались. Я взял пистолет, а тут Еськов топает навстречу, вот я его и убил. Слушайте, чего вы ко мне привязались? Я сделал признание, ведите меня в тюрьму.
– И не подумаю, – зло фыркнул Стас. – Вас можно наказать разве что за дачу ложных показаний и помехи следствию. Сидите тут, врете, красуетесь, а настоящий убийца на свободе и сейчас только посмеивается!
Игорь Петрович испугался и обвел мокрыми глазами присутствующих. Все разом сделали серь езные лица. Бард снова захныкал:
– Ну, почему вы мне не верите? Я убил его, я, я, я!
– В самом деле, – снова встряла Галина Павловна. – Письмо именно этот жулик написал, и дочка у него рыжая. Почему вы решили, что убийца – это не он?
– По кочану, – грубо отрезал Стас. – Давайте прекратим комедию с участием нетрезвых артистов и разойдемся по своим комнатам. Мне работать надо.
Игорь Петрович совсем поник на стуле. Вдруг его посетила какая-то мысль, и он снова налился краской. Вскочив на ноги, он вскрикнул:
– Как, вы не верите, что я способен убить? По-вашему, я слабак? Можжин, вы это слышали? Вы фиксируете происходящее на пленке?
Не дожидаясь ответа и включения камеры, он кинулся на Алявдина – тот стоял ближе всех. Певец принялся душить бедолагу. На секунду все опешили.
Атлетическим сложением Алявдин похвалиться не мог. Зато руки у монументалиста оказались, как и положено, крепкими и ловкими. Старик схватил барда за грудки и отбросил в глубь комнаты. Игорь Петрович упал. Пролетая мимо столика-консоли, он попытался за него ухватиться. Столик устоял, но ваза, лишенная и букета, и воды, задумчиво качнулась и рухнула со столика на пол, где и без нее хватало черепков.
– Ужас, ужас, ужас! – вновь встрепенулась Галина Павловна. Самоваров с трудом удержал ее на диване.
Стас рассердился не на шутку.
– Все, этот эпизод моей жизни закончен, – объявил он. – Проявим гуманизм! Певца надо увести, отрезвить, насколько это возможно, и отправить домой. Нам тоже пора…
– Погодите, а это что? – вдруг перебил его Самоваров.
Он показывал на пол, на черепки свежеразбитой вазы. Среди вполне обыденных фарфоровых осколков, в жалкой лужице мутной воды, что оставалась в вазе после того, как Самоваров облил Галину Павловну, что-то поблескивало.
– Это какой-то ключ, – в один голос констатировали Алявдин и Стас.
Самоваров порылся в карманах халата.
– Стас, у меня с собой есть пакетики, – сказал он. – Я в таких мелкие детали держу, чтоб не терялись. Надо этот ключ осторожно взять пакетиком – вдруг сохранились отпечатки пальцев.
– Валяй, – согласился Стас, наблюдая, как Самоваров аккуратно берет ключ пакетиком. – Хотя там вода была… Гражданка Еськова, посмотрите! Узнаете вы этот предмет?
Находку поднесли Галине Павловне.
– Это от Сашиного ящика ключ, – сразу заявила Хозяйка Медной горы.
– Какого ящика? – не понял Стас.
– С пистолетами. Того, что в кабинете. Какая же сволочь сунула его в вазу?
– Надо думать, убийца, – сказал майор. – Эту штуковину на всякий случай я завезу в лабораторию, а завтра продолжим на свежую голову. Вот только дождусь нашего неуловимого Рюхина… Где его так долго носит?
24 декабря. 00.55. Суржево. Дом Еськовых. Холл.
– Можно вас на минутку?