– Если Варнавин Ромео, я на Джульетту не похожа, – заметила Лиза. – Мне еще нет сорока пяти.
– Ты просто не понимаешь искусства, – вздохнула Мурочка. – Ладно, давай свое послание, я побегу. Рянгин до сих пор у нас сидит, а она не любит, когда к нам кто-то приходит.
Мурочка прощально взмахнула рукой и собралась исчезнуть за дверью, но Лиза ее остановила:
– Постой, а твоя тетрадь? Ты ее на столе забыла.
– Это тебе, от Володьки.
Лиза насторожилась. Господи, неужели в тетради любовные излияния?
– Володька решил увековечить свое расследование, – пояснила Мурочка. – Смотри, какое название придумал – «Дело о кладбищенских огнях». Глупо, правда? Он перечислил все, что им с Рянгиным удалось выведать, в том числе в те дни, когда ты болела. Чумилка сказал: «Лиза девица с мозгами, она поймет». Раз я его сестра, значит, заведомая дура? Почитай его сочинение – посмеешься.
– А вы с Вовой анонимное письмо в полицию написали? – вдруг вспомнила Лиза.
– Конечно, написали.
– И что?
– Не знаю. Но я уверена, что власти примут меры. Все, бегу!
– Постой! – снова остановила ее Лиза.
Она отобрала у Мурочки свою записку, зачеркнула слова «в девять вечера» и вместо них поставила «в полночь».
– Ты что, с ума сошла? – ужаснулась Мурочка. – В полночь еще страшней – не видать же ни зги!
– Вот и хорошо! Я вдруг подумала: если соберутся у тети Анюты гости и засидятся, будут бродить по двору, курить, шуметь. Мне это совсем не нужно.
– Но ведь страшно и ни зги!
– Что, бабай утащит?
Когда Мурочка наконец ушла, Лиза достала из стола записку и перечитала ее пять раз. Чем больше всматривалась в круглые, решительные, без всяких вычур Ванины буквы, тем отчетливее видела самого Ваню, который не говорит лишнего и делает все, что считает нужным. Воспоминания о поцелуях в ларинской беседке настолько лишили ее покоя, что она принялась бегать по комнате от стены к стене, прижимая ледяные пальцы к горящим щекам. «Нет, так не годится! Я не дотяну до полуночи, я умру, я растаю, я уничтожусь», – решила она и заставила себя сесть за стол. Раскрыла синюю тетрадь, на которой Володька любовно, особо нарядными буквами на подгибающихся ножках начертал: «Дело о кладбищенских огнях». Лиза подумала: если прочесть это творение от корки до корки, глядишь, и вечер придет.
Книжки про Шерлока, Ната и Пата, которыми Володька вдохновлялся, были тощими, но сам он исписал уйму страниц. Странное дело – как и Зося, он обозначил действующих лиц одними инициалами. Это напомнило Лизе учебник геометрии, где углы и точки всегда прозывались А, В и С. Вот и у Володьки имелись отважные В. и И. и прекрасные Л. и М. Эти лица переживали леденящие душу события.
Поначалу Володька писал подробно и цветисто, но к середине тетради съехал на скупое перечисление фактов. Среди таинственных инициалов замелькали вполне прозаические и всем известные фамилии Варнавин-Бельский, Генсерский, Матлыгин. Эти торопливые заметки больше понравились Лизе. Володька в них не мучил себя описаниями дикого воя ветра или целого ада злобы, который метался в глазах дворника Зосиного дома (этот дворник грубо погнал Вову в шею и не дал никаких сведений). Зато Лиза признала, что за три дня Вова с Ваней проделали немалую работу. Они составили список подозреваемых в удушении Зоей Пшежецкой и постарались разузнать, кто где был роковой ночью.
Список был огромен и сомнителен. Первым делом, конечно, под подозрение попали всадники, встреченные на Косом Взвозе за день до убийства. Это все были ближайшие Зосины приятели. Им было нетрудно заманить ее на кладбище и прикончить. К тому же несчастное и умоляющее лицо Зоей в тот роковой день говорило не только о страхе, но и о желании скрыть этот страх.
Первыми были избавлены от подозрений офицеры, верхом сопровождавшие Зоею, и в их числе блистательный наездник, батыр, краса Азии Федор Саввич Матлыгин. Как раз в ночь убийства праздновали именины полковника Соковитова. Все подозреваемые офицеры пировали в Щунском лагере, никуда оттуда не отлучались и быстро упились до полной невозможности двигаться и соображать. Эти ценные сведения Ваня Рянгин выудил у буфетчика Офицерского собрания, который обслуживал именинный банкет. Всего за два Ваниных рубля этот буфетчик подробно описал, кто что пил и кого куда тошнило.
Вне подозрений оказался и трагик Варнавин. Это подтвердил некий Афанасий, служивший у Варнавина. Артист в ту ночь имел свидание с дамой, которую Володька деликатно обозначил буквой У. Дама была замужняя, жила на даче в Пыряеве. Трагик отбыл туда сразу после обеда. Его вечер был свободен: в Нетске театральный сезон кончился, а на гастроли в Калугу Варнавин собирался только в июле. От У. актер вернулся лишь на другой день к вечеру.
Володька заметил, что из всех подозреваемых один Варнавин как служитель муз мог бы додуматься осыпать труп белыми розами. Ваня Рянгин с ним не согласился. Он выяснил, что Варнавину такая роскошь не по карману – все, что имеет, трагик пускает на еду. Даже поднесенные публикой лавровые венки и портсигары с именной гравировкой он тут же тащит скупщикам. «А вдруг белые розы артисту подарили, а он их кому-то перепродал?» – допустил Вова. «Варнавин неделю как не играет, – возразил Ваня. – Кто бы ему букет поднес? Даже влюбленная У. ему презентовала в тот вечер не цветы, а настоящий астраханский балык».
Раз балыка возле трупа Зоей не обнаружили, Варнавина Вова начисто отмел. Откуда взялись белые розы, так и осталось тайной. Ни в одном нетском магазине такого товара сроду не бывало.
Еще один подозреваемый всадник, учитель физики Мухин, в ту ночь крепко спал в собственной постели (за сведения сорок копеек физиковой кухарке Прасковье). Адам Генсерский и его патрон адвокат
Пианович в ту ночь играли в клубе в карты. Большего выяснить не удалось: порядки в этом заведении установлены строгие, а лакеи служат неприступные, как индейские петухи (так написал Володька).
Разочаровавшись в участниках конной прогулки, сыщики стали выяснять, что поделывали в ночь убийства жертвы Зосиной алчности. Мог ведь кто-то из них затаить мстительную обиду! Обобранный до нитки Морохин сгорел, но остался его наследник, племянник – тот самый, который простодушно помогал дяде закупать керосин для поджога дома. Этот племянник, скромный служащий почтового ведомства, лишился надежд на наследство и мог…
Не мог, оказывается! Еще за два дня до гибели Зоей молодой Морохин, пережив на пожаре нешуточное потрясение, попал в больницу, метался в жару и бреду. Опасались мозговой горячки (сведения доктора Б.В. Фрязина).
Сыщики В. и И. не поленились проверить ревнивых женщин, чьих мужей и возлюбленных погубила Зосина красота. Оказалось, что невеста Шубникова, брошенная женихом ради минутной Зосиной прихоти и травившаяся сулемой, до сих пор очень больна и слаба. Она живет в Горенском монастыре под Челябинском.
Вова не пощадил даже собственной мачехи: Аделаида Петровна значилась в списке подозреваемых тринадцатой, под литерой Ф. На исходе зимы, ревнуя мужа-доктора, эта Ф. грозилась как отравить, так и удушить Зоею, страдавшую мокрым плевритом. Все кончилось тогда битьем микстурных пузырьков и смуглого лица веселого доктора.