– Не зови его Пиановичем! Это лишено той капли нежности, на которую вправе как жених рассчитывать Игнатий Феликсович, – сказала тетя Анюта. – Лучше – Игнатий. Это и не холодно, и не слишком интимно.
– Пушкина жена звала Пушкиным, – огрызнулась Лиза.
– И чем все это кончилось? Кстати, ты не ответила на мой вопрос. Я очень жалею, что отпустила тебя к Фрязиным! Игнатий Феликсович на два дня уехал по делам в Новониколаевск и очень хотел с тобой проститься. Цветы у тебя в комнате. Иди оцени, какая прелесть.
Прежде чем подняться к себе, Лиза заглянула к отцу. Павел Терентьевич спал. Настоящий больной: на столике ряды склянок с желтыми аптечными ярлыками, полстакана недопитого чаю, смятые бумажки из-под порошков. Лицо худое, виски ввалились. Закрытые глаза в синих ямах глазниц.
Лиза изо всех сил старалась не вспоминать, но слова доктора Фрязина все равно лезли в голову. Нет, отец не может умереть! Он такой веселый! Даже, как все время твердит тетя Анюта, легкомысленный. С такими людьми ничего никогда не случается! Неужели «Виктория» его убила?
В Лизиной комнате стоял букет роз. Они были крупнее и красивее, чем всегда, – бархатные лепестки по краям будто подкрашены малиновым сиропом. В зелени листков белел бумажный уголок. Лиза вытащила визитную карточку адвоката Пиановича. На лоснистой дорогой бумаге, под художественно вытянутыми буквами адреса красовалась приписка: «Бетти, не шали! Пожалеешь. Вечно твой И. П.».
Карточка порхнула в корзину для бумаг.
– Вот тебе! – злорадно прошептала Лиза. – Никаких И. П.! Только И. Р., и тут уж ничего не поделаешь!
Гаша была довольно хорошенькая. Непонятно, как ревнивая к чужой красоте Аделаида Петровна ее терпела? Правда, в своем передничке с прошивками Гаша выглядела почти идеальной горничной. Спина у нее была прямая, а ножками в чуть стоптанных, но аккуратных туфельках она перебирала часто-часто. Этот учтивый шаг, умение ловко расставлять чашки и помнить, где кремовый галстучек, что в прошлом году покупался к полосатой блузке, делали Гашу похожей на петербургских и даже французских субреток, тогда как приятельницы Аделаиды Петровны держали девок туповатых и неуклюжих. За французистость Гаше прощался скрипучий голос, кудряшки у ушей и прочие вольности. Она не только пудрилась и правила брови слюнкой, но даже позволяла себе строить глазки некоторым гостям – только не тем, к кому питала слабость сама Аделаида Петровна. В общем, соблюдать приличия Гаша умела.
– Вам от нашей барышни записка, – сообщила она Лизе.
Уйти бы Гаше после этого восвояси своими частыми шажками, но она осталась стоять у крыльца и наблюдала, как Лиза читает – вернее, пожирала Лизино платье въедливым, фотографическим взором страстной щеголихи. Лиза таких взглядов не замечала – привыкла, что ее рассматривают. Взгляды бывали разные. Мужские – робкие, восторженные, жадные, горяче-охотничьи. Взгляды знакомых дам – умильные, жестоко-оценивающие и сладко-завистливые. Незнакомые взгляды часто цеплялись, как репьи, но что делать? Пусть глядят!
Прочитав Мурочкину записку, Лиза сунула ее в карман и, даже не оглянувшись на Гашу, побежала к Фрязиным. Там во дворе вовсю суетились: семейство отбывало в Ушуйск к Сундуковым, двоюродным сестрам доктора и крестным близнецов. Мурочка и Вова, одетые по-дорожному немарко, слонялись по двору и наблюдали за погрузкой корзин и картонок в пролетку, нанятую до вокзала. Увидев Лизу, нервно возликовали.
– Представь, она решила, что в Нетске слишком жарко. Теперь, как ошпаренные, мчимся в Ушуйск, в глушь, – жаловалась Мурочка.
– Тогда как я не успел завершить дело о бриллиантовой шайке! – добавил Володька. – Я всю ночь думал и пришел к выводу: воры подглядывали, как ты примеряешь у Натансона бриллианты, из дома напротив, взяв громадную подзорную трубу с сильными линзами.
– Это невозможно, – сказала Лиза. – Никакого дома там нет, только натансоновский пустой двор и глухая пожарная стена. К тому же на окне – цветные стекляшки.
Володька не сдавался:
– Во дворе кто-то мог быть, ты просто не заметила.
– Нет! Я все время смотрела в окно, потому что мне было скучно.
– Значит, из-за двери подглядывали или в стенке дырку провертели!
– У Натансона в доме не бывает чужих людей.
– Кто-то переоделся дворником, или поваром, или лоточником! Или даже городовым! И проник к Натансонам!
Мурочка даже ногой топнула:
– Какая все это чушь! Лучше покажи, Чумилка, что вы нашли в склепе.
Лиза испуганно округлила глаза:
– Вы все-таки ходили на кладбище?
– Ну, ходили, – небрежно и самодовольно сказал Вова. – Что тут такого? Там нет никого, кроме покойников.
– А черные люди?
– Увы, как сквозь землю провалились. Чего им там торчать? Дело свое они сделали – Натансона угробили, драгоценности взяли. Ищи теперь ветра в поле! Ванька все надеялся на что-то, даже снова к сторожу – зверю бегал.
– Зачем? – ужаснулась Лиза.
– Разве Ванька скажет? – с осуждением бросил Вова. – Какая-то есть у него идея, но мне не говорит. Тоже мне мыслитель! Стоик! Спартанец! Ты, Лиза, конечно, извини, но Рянгин человек трудный и скрытный. Товарищам надо все выкладывать, как на духу, а он молчит. На его стороне, согласен, физическая сила. Но вот по части умственных задатков, анализа, сбора улик в газетах…
– Так вы были в склепе? – прервала его Лиза.
– Были. Ванька каким-то ломиком замок на решетке поддел. Ловко вышло! Когда уходили, все так приладили – не сразу разберешь, что был взлом.
– И что там внутри?
– Ничегошеньки! Честно говоря, я большего ожидал – великолепного убранства, подземных ходов и прочего. А там потолок низенький, своды круглые, все серым камнем обделано – погреб и погреб. Четыре каменных гроба стоят. Тоже не шедевры ваяния! И не скажешь, что графские.
– Быстрей рассказывай, а то нас зовут в пролетку садиться! – торопила брата Мурочка.
– Значит, через полчаса тронемся, – невозмутимо отмахнулся Вова. – Поезд-то аж в восемь! Так вот, в склепе оказалось тесновато. При самом большом желании только человек десять может сгрудиться в этом печальном помещении. Однако еще накануне там была шайка! Была да сплыла – в углу остался пепел от каких-то сгоревших бумажек. За собой они вымели, но там темновато, вот и залежалась горсточка. Пепел был вчерашний – еще горелым пах, а не плесенью и не сырым подпольем, как там повсюду. Я сам обнюхал.
– И это все? Ведь ты сказал, вы что-то нашли! – напомнила Лиза.
– Я специально тянул, чтоб тебя помучить, – торжествовал Вова. – Да, мы кое-что нашли!
– Рянгин нашел, – поправила Мурочка.
Не обращая на нее внимания, Вова вынул из кармана что-то маленькое, завернутое в желтую аптечную бумажку. Он долго и со вкусом эту бумажку разгибал и расправлял, но все-таки в конце концов показал Лизе находку – маленький кусочек твердого коричневого картона. Железнодорожный билет!