Про девку Вероника слышала впервые. Неужели Фомина?
– Опишите девушку, – потребовала Вероника. – Какое она на вас произвела впечатление?
Нина Сергеевна с достоинством выпрямилась на скрипучем стуле:
– Не с нашего она двора. Настоящая проститутка.
– Почему вы так решили?
– Штанишки в облипку, куртка голубая в облипку, парень ей все за пазуху лез. Скажете, не проститутка?
Спорить Вероника не стала, только спросила:
– Блондинка или брюнетка?
– Неизвестно. В платочке она была, в зелененьком. А куртка голубая.
– Высокая девушка? Какого сложения? Полная?
– Соплей перешибешь! Но ростом с вас, я думаю, будет, и ножки такие же тоненькие. Думаю, и кривоватые, да с третьего этажа не очень видно. Задница с кулачок. Очки. Не на что смотреть.
Хотя с портретом красавицы Фоминой из фирмы «Мечты сбываются» совпадал тут только цвет куртки, Вероника была уверена – это была она, роковая Варвара. Вряд ли Немешаев, будучи в бегах, сумел за пару часов подцепить новую подружку, да еще с кривыми ногами. А представления о прекрасном – понятие относительное.
– Девушка вела себя спокойно? Или нервничала? – продолжила Вероника.
– Дались вам эти нервы! Сидели они себе, обнимались. Парень теперешней девушке не то что в пазуху, куда угодно всю руку запустит, а она и не чихнет. Тем более я думала, это Ольгин племянник.
– Девушка села в машину вместе с парнем?
Нина Сергеевна крепко задумалась, пожевала сухими губами.
– Кто ее знает, – наконец сказала она. – Парень с сумками к машине рванул, а я вспомнила, что по телевизору погода начинается. Ее, погоду-то, в шестнадцать пятьдесят пять передают, вот я, дура, и пошла… Знать бы! Я ведь снова в окно глянула, только когда Ольга заголосила. Тут мертвый бы встал – голос у нее, как у быка, она до пенсии в школе работала. А потом и Анатолий побежал по квартирам. Звонит в дверь, весь трясется: «Нина, нашу ласточку увели». И тут до меня доходит, что…
Вероника радостно впилась зубами в карандаш, который был уже на треть обкусан. Итак, сегодня около пяти вечера со двора на улицу Носова выехала вишневая «восьмерка»; в ней, скорее всего, сидели Немешаев и Фомина.
Вероника выставила свидетельницу в коридор и позвонила Стасу.
– Это они, – твердым, счастливым голосом сказала Вероника. – Они угнали-таки именно ее, эту сомнительную «восьмерку». Надо искать машину.
– Согласен, – сонно ответил Стас. – Только боюсь, Немешаев где-нибудь уже бросил эту развалюху – далеко на такой уедешь?
– Думаете, он поменял машину?
– Других угонов вечером не зафиксировано, но ведь хозяева могли не сразу хватиться. Вот утром…
– Я еще раз все проверю.
Вероника вышла из кабинета. До сих пор Жуковы всей командой рядком сидели в коридоре и дожидались справедливости. Когда Вероника проходила мимо, глава семьи, тетя всех своих племянников, преградила ей дорогу. Лицо тети было цвета обожженной глины и привычно выражало гнев.
– Девушка, вы следователь? – спросила она.
– Чего вы хотели? – ответила Вероника не менее сурово. – Мы работаем.
– В протокол вкралась неточность. Надо исправить! Может, и результатов потому до сих пор нет?
– Что за неточность?
– Мой муж, не знаю почему, сглупил. Его надо понять: он волновался, да и в левом ухе у него серная пробка. А ваш сотрудник нацарапал в протоколе ересь.
– Какую?
– Что наш автомобиль цвета «гнилая вишня». Никакая не гнилая, просто «вишня». «Гнилая» противный цвет, похоронный, хотя многим нравится. Но я никогда бы в «гнилую» не села. У нас просто «вишня».
– Вы правы, – согласилась Вероника. – У вас замечательная машина.
Утро было тихим, серым – таким, когда надолго зависаешь между сном и явью. Пропел телефонный будильник, и снова вернулась тишина, неотличимая от глухоты. Глаза открываться не желали. Хотелось бежать, скрыться, выбраться из западни, хотя стало ясно, что это всего лишь сон. Какие-то облезлые коридоры, лестницы без перил, наглухо заколоченные двери – ничего этого на самом деле нет, нет, нет! Какое счастье.
Надо хотя бы пошевелиться; спина и ноги затекли в неудобной постели. Но сначала лучше избавиться от кошмара. Он и сам собой уже умирает, как ему и положено: осколки нелепых и беспокойных сновидений блекнут, путаются и пропадают из памяти невозвратно, как вода в сливном отверстии ванны. Сквозь щели век сочится слабый свет. Пахнет пылью, подгнившими яблоками, чем-то чужим. Это не исчезает, значит, не снится.
Артем открыл глаза и увидел над собой серую обшивку автомобильного салона. На обшивке висело несколько комаров – не похоже, что живых. В головах комом сбились чужие пыльные тряпки. Чужая машина? Как он сюда попал?
Вчерашнее вспомнилось молниеносно.
Артем посмотрел на часы – полседьмого. Но шесть будильник прозвонил всего минуту назад!
Артем сел и потряс головой. Да, он в той самой дурацкой «восьмерке». Но почему один? Где Варя?
Он открыл дверь, тяжело вдохнул холодный воздух. Лес, слегка размытый неизбежным осенним туманом, тут же встал перед ним: желтое, розовое, мутно-зеленое. Тишина неприятно шуршала в ушах.
– Варя, котенок, – позвал негромко Артем.
Куда она подевалась? Вышла по нужде? Она не такая стеснительная, чтобы прятаться в лесу – присела бы прямо за машиной. Что-то стряслось?
От этой мысли Артема замутило. То, что произошло с ними в последние дни, казалось далеким, ужасным, ненастоящим. Но они были вместе, и это искупало все. Вот она, новая жизнь: вчера он получил Варю всю и насовсем. У них все получится. Только почему так тихо?
– Варя!
С трудом, разминая на ходу затекшие мышцы, Артем вылез из машины. Туманный, ненужно красивый лес был и слева, и справа, и за пустынной дорогой. Вишневая «восьмерка» косо стояла под пригорком. На поляне чернело вчерашнее кострище. Небо с востока наливалось бледным светом.
– Варя!!!
Лес отозвался тысячей глухих обманных голосов, и не было среди них ни одного человеческого.
Артем заглянул в машину. Ночью Варя укрывалась не только курткой Артема, но и собственной, голубой. Голубой куртки не было! Не видно и сумки на колесиках – той самой, с которой Варя однажды пришла попить чаю в квартирку на Театральном бульваре. Давно это было!
Где же Варя?
Артем всегда соображал небыстро, а тут вдруг сразу понял: случилось что-то ужасное. Он по-прежнему стоял у машины и тупо глядел на чужое барахло, которым полна была «восьмерка». Он не шевелился, но в его груди вдруг будто распахнулась неведомая дверца, и из нее хлынул холод. Утренний заморозок, выбеливший траву, был ничто в сравнении с этим холодом. Все теперь бессмысленно! И зачем его кровь толкается в жилах и дыхание слабым парком вьется у рта? Зачем, когда все кончено? Варя ночью вышла из машины пописать, ее похитили какие-то уроды. Утащили. Изнасиловали. А он, как идиот, спал. Вот и все.