Подойдя к двери кабинета Кузьменко, Настя замерла, прислушалась – тихо. И тогда робко толкнула дверь.
– Слава, – без улыбки обратилась к мужчине Горовец (она же страдает из-за их размолвки, какие уж тут улыбки?), – я получила в подарок мартини. Возьми, пожалуйста, я спиртное не люблю.
На самом деле выпить девушка любила и отдавать мартини ей было жаль, но другого повода заглянуть в кабинет Вячеслава не нашла, а захотелось нестерпимо.
– Спасибо, но я не пью мартини, – равнодушно сообщил Кузьменко. Из-за стола не встал и даже попытки приподняться не сделал, не то чтобы обнять.
Дело было совсем плохо, и Настя растерялась.
А ведь отчего-то была уверена, что от мартини Слава не откажется и выпьет его вместе с ней. Тогда она пожалуется, как страдает из-за его охлаждения, а любовник пожалеет ее и попросит прощения.
– Все-таки возьми, – покачала Настя головой, ставя на стол бутылку. – Зачем мне мартини?
– А мне зачем? – все так же равнодушно спросил Вячеслав, и девушка поняла, что все кончено.
Впрочем, нет, так думать нельзя ни в коем случае! Бороться нужно до конца!
Настя повернулась и молча вышла из кабинета.
* * *
Делать было решительно нечего: продуктов достаточно, обед готовить рано, читать не хотелось, по телевизору ничего интересного. И Мила вышла на улицу – просто так, ни за чем. Собралась было опять, как вчера, оглядеться по сторонам, но не стала. Даже отругала себя за появившееся желание. Конечно же, она не будет высматривать неожиданно свалившегося на голову поклонника!
Помялась, не зная, в какую сторону направиться, и медленно двинулась сначала к метро, а потом к парку, размышляя на ходу.
Костя изменился после смерти Тамары. Почти неуловимо изменился, но Мила почувствовала. Стал спокойным и веселым, как будто Тамара давила на него одним лишь тем, что жила на свете. Может быть, у женщины имелся на него какой-то компромат? Едва ли. Если бы было так, Костя бы и сейчас нервничал, не зная, в чьи руки может попасть его тайна. А он не только не нервничал, а словно освободился от груза, который каким-то образом был связан с Тамарой, и теперь наслаждался легкостью свободного существования. С другой стороны, могло быть и так: Тамара одна знала что-то страшное о Косте, а тот был уверен, что она никому об этом не расскажет. Хм, пожалуй, больше похоже на правду…
Додумать Мила не успела, потому что непонятно каким образом почувствовала присутствие Романа. Губы стали растягиваться в дурацкой улыбке, и пришлось их прикусить, чтобы не выглядеть законченной дурой. Она не обернулась, только слегка замедлила шаг. И не остановилась, когда услышала:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – спокойно, справившись с желанием улыбнуться, ответила Мила. – Вы что, бросили работу?
– Нет, просто взял отгулы до конца месяца, – серьезно объяснил полковник.
То, что с ним происходило, было похоже на болезнь, на сумасшествие. Весь мир сузился до… до одной этой женщины, и все, что так занимало его раньше, казалось неинтересным и ненужным. Собственно, кроме работы, Воронина по-настоящему ничто и не интересовало, но, приехав сегодня на службу, Роман понял, что не может и не хочет заниматься ничем, кроме как ждать встречи с Милой и радоваться, если удастся ее увидеть.
Наверное, если бы случайная знакомая откровенно послала его куда подальше, он, промучившись с недельку, излечился бы от внезапно свалившейся на него страсти и жил бы дальше спокойно и размеренно, как раньше.
Сейчас Воронин даже хотел, чтобы женщина его прогнала, но одновременно боялся услышать резкие слова. И понимал, что сам никогда от нее не откажется.
Мила промолчала. Вообще-то нужно было сказать полковнику, чтобы уходил, что она никогда не станет изменять мужу и опасается, как бы тот не узнал про ее прогулки с Романом. Но произнести такие простые слова язык не поворачивался. Потому что сейчас ей стало понятно, как сильно она хотела, чтобы Роман все же появился.
Парк встретил шумом, навязчивой громкой музыкой. И ноги сами как-то сразу понесли их подальше от центра, к тихим, узким, почти лесным дорожкам.
Воронину легко было идти рядом с Милой молча. Но ему хотелось слышать ее голос, и он мучился, не находя темы разговора.
– Вам не скучно сидеть дома? – наконец ляпнул Роман то, что всерьез его занимало. Он же вырос при советской власти, когда работали все без исключения, и только такой образ жизни считал единственно возможным. Конечно, если мать находится неотлучно при ребенке, тогда понятно, но у этой женщины, судя по всему, ребенка не было.
– Скучно, – не стала отрицать Мила. Повернулась к полковнику и усмехнулась: – Но на работе еще скучнее.
Сегодня она уже не казалась ему испуганной, и Роман обрадовался. Потому что невольно тревожился за нее последние дни.
– Где же вы трудились, если кроме скуки вспомнить нечего?
– В НИИ. Работала и училась в аспирантуре. Больше не хочу ни работать, ни учиться.
Женщина снова отвернулась, и Воронин украдкой ее разглядывал. Сейчас она казалась ему еще более красивой, чем тогда, на краю леса, при первой встрече.
– Но, по-моему, чем-то заниматься нужно. Чтобы мозги тренировать. Если дома сидеть…
– Поглупеешь, – подсказала Мила.
– Ну, поглупеешь не поглупеешь, а все-таки…
Угораздило же его влюбиться! Мало того, что женщина чужая жена, так еще и образ жизни ведет такой, какой он всегда считал абсолютно неприемлемым.
– Роман, вы учите меня жить? – засмеялась Мила. Весело засмеялась, нисколько не обидевшись.
– Нет. – Ему тоже вдруг стало смешно. – То есть да.
Черные кудри слабо развевались на легком ветру, и полковнику очень хотелось до них дотронуться.
– Не учите – бесполезно, – отсмеявшись, посоветовала Мила. И серьезно добавила: – А кроме того, я этого не люблю.
Ей до смерти надоели почти постоянные разговоры родителей на ту же тему. Сначала было: жизнь непредсказуема, Милочка, нельзя остаться без специальности… Теперь звучит иное: нельзя запирать себя в четырех стенах, нужно общаться с людьми…
Она сама прекрасно знает, что ей нужно.
– У вас на работе есть женщины?
– Есть.
– Тоже с погонами?
– Разные. Есть с погонами, есть без погон.
– И у них у всех тренированные мозги?
– Нет, – вынужден был признать Роман, – не у всех.
Конечно, не у всех. Если честно, то почти ни у кого.
– Простите, я не хотел вас обидеть.
– Я знаю. Вы меня и не обидели. – Она снова засмеялась. – Просто мне родители надоели с нравоучениями.
– А… родители у вас кто?