Обычному смертному нельзя было иметь такой власти над жизнью другого смертного.
– Мы должны во что бы то ни стало сохранить его анонимность. По всем документам он будет у нас проходить под чужим именем. Так что предупреди персонал: если его настоящее имя и диагноз станут известны хоть одной живой душе, я уволю их всех до единого.
– Я поняла.
– Я сам поговорю с ними, чтобы они делали все как можно быстрее. Хильда проведет все остальные анализы и даст больному необходимые указания. – Он значительно посмотрел на Мадлен. – Если в самое короткое время этот пациент не получит новое сердце, не хотел бы я оказаться на его месте.
Она понимающе кивнула. За годы работы в клинике они научились прислушиваться к своему внутреннему голосу.
– Хотите встретиться сегодня в обеденный перерыв и поговорить более конкретно?
– Очень хорошо. Тогда часа в четыре, если ничего к тому времени не произойдет.
– Отлично. – Улыбнувшись ему, Мадлен раскрыла папку и заглянула в графу «Имя». Анджело Доминик Демарко.
– Нет, – прошептала она, не в состоянии поверить в это.
Она резко захлопнула папку, но было уже поздно. Воспоминания нахлынули с такой силой, словно бы Энджел в этот миг оказался в ее кабинете. Она вспомнила громкий, кудахтающий смех Энджела, вспомнила его слегка развинченную походку, его манеру проводить рукой по длинным, темным, почти черным волосам. Но лучше всего она запомнила его ярко-зеленые глаза под темными густыми бровями и хищное, угрожающее выражение лица. До тех пор, пока он не улыбался.
Прошло шестнадцать лет, но она отлично помнила власть его улыбки. Ее можно было сравнить с «солнечным лучом, пробивающимся из-за туч».
Фрэнсис. Неожиданно она вспомнила о нем и поняла: известие о болезни брата разобьет его сердце. Господи, как же она сможет сказать Фрэнсису, что Энджел со дня на день может умереть?!
– Мадлен? – Голос Криса вернул ее к действительности.
Она смотрела на него, силясь сообразить, что она должна сейчас сказать, но образы давно минувших дней вытеснили из ее головы все мысли и чувства, кроме волнения и страха.
– Крис, я не могу взять этого пациента.
– Что?
– Энджел – брат Фрэнсиса.
– А, этого твоего священника... Ты и Анджело знаешь? Мадлен постаралась взять себя в руки.
– Да. То есть нет... Не особенно хорошо. – Она пожала плечами. – Собственно, мы были знакомы, но это было так давно... Мы еще были детьми.
Крис прищурился.
– Детьми, говоришь? И ты с тех пор ни разу с ним не встречалась?
– Ни разу.
– Ненавидишь его? Мадлен задумалась.
– Нет, пожалуй, – помолчав, сказала она. – Никакой ненависти.
Он улыбнулся.
– Все еще любишь его?
Этот неожиданный вопрос сбил ее с толку. В мыслях она столько раз представляла себе Энджела смеющимся темноволосым мальчиком с невероятными амбициями и несбыточными мечтами, того самого мальчика, который завладел ее сердцем и которому она подарила первый в своей жизни поцелуй. Но вслед за светлыми нахлынули ужасные воспоминания, от которых больно заныло сердце.
– Нет, не люблю.
– Вот и прекрасно. – Поднявшись, он оперся обеими руками о столешницу и со с значением заглянул Мадлен в глаза.
– Ты нужна ему, Мадлен.
– Не передавайте его мне, Крис. Отдайте кому-нибудь другому.
– Ты лучше всех других, черт возьми, и сама отлично это знаешь. А этот человек умирает, Мадлен. И все его надежды – только на тебя. По крайней мере ты должна хоть встретиться с ним.
Мадлен отчаянно смотрела на Алленфорда, понимая, что выбора у нее нет. И еще: она не могла позволить Энд-желу умереть.
– Хорошо, Крис. Он улыбнулся.
– Отлично, другого я от тебя и не ждал. – Повернувшись, он направился к дверям. Открыв дверь и уже держась за ручку, Крис обернулся. – Хотел бы уже сегодня ознакомиться с твоим заключением. Потому что, если мы будем доставать для него донорское сердце, он должен быть немедленно включен в список. И запомни, мы должны быть предельно осторожны: знаменитость все-таки... Я не могу позволить, чтобы из-за него был подорван престиж клиники.
– Понимаю.
Алленфорд вышел и закрыл за собой дверь.
Мадлен осталась сидеть неподвижно, остановившимся взглядом смотря на дверь.
Энджел Демарко вернулся.
Она так долго собиралась с духом, стоя перед палатой Энджела, что на нее уже стали обращать внимание. Вдруг за спиной послышались шаги, и тощая рука легла на плечо Мадлен.
– Все в порядке, доктор?
Мадлен с усилием оторвала взгляд от написанного на двери имени и обернулась.
На нее внимательно смотрела Хильда, строгая медсестра невысокого роста, разговаривавшая со всеми, кто работал в отделении трансплантации, как сержант разговаривает со своими солдатами.
– Совершенно все в порядке, Хильда, – ответила Мадлен.
Медсестра неожиданно склонила свою птичью головку набок.
– Я как раз собиралась навестить нашего мистера Джонса. Но могу подождать, пока вы осмотрите его.
– Да, и мне бы хотелось, чтобы во время осмотра мне никто не мешал.
Хильда подмигнула ей.
– Если бы персонал знал, кто здесь лежит, вас бы тут просто растоптали. Только Сара, Карен и я заходим к нему в палату. А мы сохраним все в тайне.
Мадлен изо всех сил постаралась улыбнуться.
– Отлично.
– Ох, уж эти голливудские звезды, – неодобрительно высказалась Хильда. – Если верить тому, что пишет «Инкуайерер» – а, видит Бог, они тщательно проверяют такого рода информацию, – он пьет как сапожник и может заняться любовью с любой, кто подвернется. – Хильда еще раз успокаивающе похлопала Мадлен по плечу и заспешила куда-то по коридору.
Мадлен сделала глубокий вдох и решительно шагнула в палату, как будто это была клетка со львом.
Он спал. Слава Богу, он спал.
Мадлен остановилась в дверях, размышляя, как ей лучше поступить. Можно было повернуться и уйти, можно – разбудить его и побеседовать с ним. А можно было сесть возле его постели и посмотреть на него. Просто посидеть и посмотреть.
Она тихонько прикрыла за собой дверь. Блеклое осеннее солнце заглядывало в палату через небольшое окошко. Если бы не солнечный свет, в палате было бы совсем неуютно от безжизненного света люминесцентных ламп. Узкая металлическая кровать как бы разделяла комнату на две половины.