Фрэнсис оказался только наблюдателем в этой жизни. Он, конечно, любил Бога, но иногда, в холодные темные ночи, ему так недоставало простых человеческих отношений. Недоставало Мадлен. Сколько раз, особенно за несколько последних лет, он соскакивал ночью с постели, вставал коленями на твердый, ледяной пол и молил Господа, чтобы тот послал ему душевной стойкости и наставил его на путь истинный.
Мужество, фот чего ему всегда так не хватало и чем он должен был сейчас поделиться с миссис Фиорелли. Всю жизнь Фрэнсису требовалось мужество, но его никогда не оказывалось достаточно. Все мужество семьи забрал себе Энджел, тогда как Фрэнсису досталась вера – вся, без остатка.
Будь у него достаточно мужества, может быть, он сделал бы совершенно иной выбор много лет назад, пошел бы в жизни совсем другой дорогой.
Но случилось так, что тогда он выбрал слишком легкий путь. Мадлен была беременна, страдала от одиночества, и Фрэнсис предложил ей стать его женой. Но тогда его желание жениться на ней не было вполне искренним. И она поняла это, как вообще понимала все, с ним связанное. Она знала, как велика его любовь к Господу, знала, что эта любовь всегда будет главным чувством его жизни.
«Нет, Фрэнсис, – тихо плача, сказала она ему. – Оставайся моим самым близким другом, будь другом моему ребенку. Прошу тебя...»
Больше об этом они не разговаривали.
Они вообще о многом никогда не говорили...
Фрэнсис закрыл глаза и вслух начал молиться, прося не только за Илию, но и за себя.
– Верую в Бога, Отца и Создателя всего сущего. Верую в Иисуса Христа, его Сына, Господа нашего.
Слова молитвы как будто прохладной струей омывали разгоряченную голову Фрэнсиса, унося сомнения, успокаивая, очищая, – он весь словно растворился в молитве.
Голос Илии вторил ему:
– Верую в Духа Святого, святую Католическую церковь, приобщение Святых Тайн, в прощение грехов, верую в Рай и Ад и в бесконечность существования. Амен.
«...в прощение грехов...»
Чувство стыда охватило душу Фрэнсиса: нужно было настоять на том, чтобы Мадлен рассказала Лине всю правду об ее отце. Или он сам должен был все рассказать девушке.
Фрэнсис понимал, что ему не может быть никакого прощения до тех пор, пока он не сделает все как должно.
– Святой отец? – Голос миссис Фиорелли вернул его к действительности.
Фрэнсис тряхнул головой, отгоняя грустные мысли, и улыбнулся пожилой женщине.
– Прошу меня простить, миссис Фиорелли.
– У вас вдруг сделалось такое грустное лицо, святой отец... – сказала Илия. – Не представляю, что может так омрачить душу молодого священника?
Он мог бы солгать, мог напустить на себя непринужденный (приличествующий служителю церкви) вид, но сейчас Фрэнсису не хотелось этого, да и сил не было.
– Сожаления, наверное, – спокойным голосом ответил он.
Она вытянула дряхлую старческую руку и легким жестом коснулась его подбородка.
– Поверьте мне на слово, святой отец. Жизнь очень коротка, и единственное, что может вызвать сожаление, это то, чего вы не успели сделать.
– Случается так, что уже поздно что-либо делать.
– Такого никогда не бывает, – уверенно сказала она. – Никогда не бывает слишком поздно.
Энджел лежал в неудобной позе на кровати и пристально изучал потолок.
Ему было очень плохо. Так паршиво, что и не передать. Болело, казалось, все тело, а в тех немногих местах, где боли не было, чувствовалась страшная слабость. Даже просто дыхание давалось Энджелу с трудом. Почему-то начали мерзнуть пальцы. Поначалу он думал, что в этом нет ничего особенного. Но когда холод подобрался к ногам...
«Ослабление циркуляции крови...»
Именно эти слова в какой-то момент произнесла одна из медсестер, но сейчас Энджел понял, что под этим подразумевалось. Речь шла о смерти. Это был конец. Жизнь медленно оставляла его тело. Ведь еще вчера он готов был бороться со смертью, а сегодня вдруг почувствовал себя неимоверно уставшим.
Он неожиданно задумался: а ради чего, собственно, ему жить?! Само появление такой мысли не на шутку испугало его. Он попытался было выбросить из головы эти мучительные, ненужные сейчас мысли, но они против его желания возвращались к нему вновь и вновь. Он прожил жизнь, так и не оставив после себя никакого настоящего следа. Сейчас он отчетливо понимал это. Понять бы это раньше...
Вчера его навестил больной из соседней палаты. Том Грант.
– Это тихий ужас, – говорил Том. Он признавался в собственных страхах, неуверенности и говорил об этом так, словно тут и стыдиться было нечего. Вел себя так, как будто мужчина и не должен быть сильным.
Энджел поначалу вел себя как последний подлец и дурак. Ему не хотелось видеть себя отраженным в Томе Гранте. Он не хотел признаться, что болен так же тяжело, как Том.
– А, – сказал Энджел, – так, стало быть, ты уже можешь быть представлен к званию «дважды пациент с пересаженным сердцем»?
Том слабо усмехнулся.
Эта усмешка сразу уничтожила разгоревшийся было в душе Энджела гнев. А откровенность Тома окончательно сломила притворство, которым пытался защитить себя Энджел.
– Самое отвратительное, – говорил Том, – это ждать донора. Ощущаешь себя чудовищем, каким-то извращенцем, так как приходится ожидать смерти другого человека. Как проклятие какое-то!
Энджел внимательно посмотрел на Тома, на его полное, распухшее от лекарств лицо, на плохо сидящую пижаму, скрывавшую шрамы на теле. Затем посмотрел в усталые глаза Тома – и у него возникло ощущение, что он видит в них собственное будущее.
К своему ужасу, Энджел почувствовал, что готов разрыдаться. Он просто не мог припомнить, когда еще испытывал подобное унижение.
– Ох дьявол... – пробормотал он и вытер рукавом пот с лица.
– Я пролил столько слез, сколько, наверное, не всякому ребенку удается выплакать в детстве. Так что об этом не переживай. – Том пододвинулся поближе. – Нужно сосредоточиться на мысли о том, насколько лучше будешь чувствовать себя, когда все останется позади. Я понимаю, это нелегко – так думать, но как только все кончится... Ты поймешь потом... ну, словно тебе выпал огромный выигрыш.
Энджел вздохнул. Ах, как бы ему сейчас хотелось обладать такой простой и незамысловатой верой.
– Со мной так не будет, поверь. Бог ни за что не даст мне другого шанса. – Он криво усмехнулся. – Но роптать на это я не имею никакого права. Я всю жизнь был таким идиотом, ты таких и не встречал, наверно, никогда!
– Не надо так о себе говорить, – перебил его Том. – Нечего замешивать сюда мораль, добро или зло, или искупление грехов. На все это надо смотреть только с медицинской точки зрения... Именно так вот просто. Хороших людей убивают так же часто, как и плохих. Что же касается второго шанса, то могу сказать: всякий человек имеет на него право.