Увиденное просто изумило Мадлен.
Энджел лежал с сигаретой во рту, пуская в потолок клубы дыма. Откупоренная бутылка текилы стояла рядом на тумбочке. Энджел даже не потрудился сделать виноватое выражение лица. Вместо этого он одарил Мадлен откровенно наглой кривой усмешкой.
– Ого, патруль по палатам! – Энджел потянулся к бутылке, задев ее рукой. Бутылка упала, золотистая жидкость забрызгала все вокруг. Отвратительный сладковатый запах текилы распространился по комнате.
Вне себя от гнева Мадлен схватила бутылку и вылила остатки текилы в раковину. Бутылка полетела в мусорную корзину.
Затем она стремительно подошла к кровати Энджела. От злости ее просто трясло.
– Ты самый эгоистичный, дрянной, никчемный сукин сын, какого я только знаю.
– Умеете вы, док, изгадить пирушку.
Мадлен чувствовала сильный запах табачного дыма, наполнившего палату. Господи, как она могла так заблуждаться: Энджел нисколько не изменился, его эгоизм неистощим, и в то же время он слишком слаб, чтобы бороться за жизнь. Даже здесь, в атмосфере больницы, подключенный к уйме медицинского оборудования, слушая шипение, гудение и тиканье разных приборов, к которым при помощи датчиков было подсоединено его вконец изношенное сердце, – даже здесь Энджел не мог найти в себе сил измениться. Наоборот, он еще притащил с собой в больницу все свои безобразные привычки.
– Чего ты добиваешься, черт возьми?! Что и кому ты хочешь доказать?
Он коротко рассмеялся. Впрочем, тот сухой короткий звук, который вырвался из его горла, вряд ли можно было назвать смехом. Он лишь отдаленно напоминал смех прежнего Энджела.
– Я хочу умереть от рака.
Энджел очень медленно повернул голову на подушке и без улыбки посмотрел на Мадлен. Он выглядел поникшим и совсем больным. Волосы его свалялись и были откровенно грязными. Подбородок и верхнюю губу покрывала двухдневная щетина. Даже его выразительные глаза как-то поблекли и смотрели устало.
За то время, что Мадлен работала в клинике, она тысячу раз видела такие лица. Глаза могли быть голубыми, карими или зелеными, но смотрели они всегда одинаково: грустно и устало.
Энджел умирал.
Злость ее прошла так же быстро, как появилась. Она пододвинула стул и села возле кровати Энджела.
– Ох, Энджел, – мягко произнесла она, качая головой, и тяжело вздохнула.
– Не нужно мне ничего, – сказал он слабым голосом. – Я... я не...
Дыхание его стало прерывистым, с хрипом. Оно относило его слова в сторону, словно ветер. Поэтому Мадлен приходилось наклоняться, чтобы расслышать.
– О чем ты?
Энджел смотрел на нее, и в его глазах было такое отчаяние, что Мадлен не выдержала и отвела глаза.
– Не знаю, что еще можно сделать.
Мадлен увидела его страх, его неуверенность и почувствовала, что ее тянет к Энджелу – тянет вопреки логике и здравому смыслу. Она прижала руку к его колючей щеке.
– Нет ничего удивительного в том, что тебе страшно. Он кашлянул.
– Кто сказал, что мне страшно? Она мягко улыбнулась.
– Больше тебе не удастся провести меня.
Он слегка пошевелился и тотчас же сморщился от боли. С искаженным лицом он нашарил на постели пульт дистанционного управления и нажал кнопку. Тихо щелкнув, изголовье кровати приподнялось. Тяжело дыша, Энджел смотрел на Мадлен.
– Что ты имеешь в виду?
Ее удивил вкрадчивый тон, каким Энджел задал свой вопрос. Мадлен сразу вспомнилось множество связанных с Энджелом событий: кратких сцен, слов, которые они говорили друг другу, обещаний, которыми они обменивались в вечерней тишине.
«Пока я не встретил тебя, Мэд, мне хотелось умереть».
И ее собственный голос, дрожавший от наивного страха: «Не говори так, Энджел, даже слов таких не смей произносить».
– Так что же ты все-таки имеешь в виду? – повторил он свой вопрос.
Она усилием воли отогнала от себя нахлынувшие воспоминания и серьезно посмотрела в глаза Энджелу.
– Когда мы были совсем еще детьми, ты говорил мне, что тебе хочется умереть.
Повисло долгое молчание, и Мадлен даже забыла о том, что ждет какого-то ответа.
– Так ведь это когда было...
Внезапно она поняла, как изменилось все с тех пор: как изменились они сами, как стал со временем совершенно другим смысл их слов. Когда она была молоденькой девушкой, ей казалось удивительно романтичным желание Энджела умереть. Теперь ей открылся истинный – напыщенный и эгоистический – смысл его слов.
– Коварный ты человек, Энджел Демарко, всегда таким был, таким и остался.
– Пошла к черту!
– К нему ты пойдешь впереди меня. Но правда все равно заключается в том, что тебе просто страшно жить.
Глаза Энджела вспыхнули гневом, монитор издал предостерегающий сигнал.
– Прекрати вести себя так, словно ты знаешь меня. Ты совсем меня не знаешь!
– Я знаю, каким ты был в прошлом, Энджел, и, честно говоря, я не вижу, чтобы ты сильно переменился. Ты и раньше не понимал, когда надо отступить, а когда выложиться полностью. Ты только и умел, что бегать от опасностей, пить да прятаться. И вот теперь ты очутился здесь, в том месте, откуда когда-то начинал.
Он долго, пристально смотрел на нее, и наконец гнев потух в его взгляде, а на его место пришло безразличие. Против собственного желания Мадлен почувствовала, что начинает очень близко принимать к сердцу его боль.
Наконец он заговорил на удивление слабым, беспомощным голосом:
– Я не знаю, как стать другим.
В этот момент Мадлен неожиданно почувствовала странную близость с этим мужчиной. Прошлое как бы сразу воскресло, а сама Мадлен словно еще и не была свидетельницей того, как Энджел уехал из ее жизни на новеньком мотоцикле «харлей-дэвидсон». Одновременно Мадлен вспомнила, как ее прежде притягивали зеленые глаза Энджела, глаза, в которых отражались беспомощность и слабость его натуры. Как они были похожи друг на друга в те далекие времена!
– Я понимаю, как это непросто – изменить себя. Но теперь-то ты дома, а это кое-что значит! Фрэнсис тоже здесь, а я прекрасно знаю, как сильно он тебя любит! Знаю, что он всегда готов прийти тебе на помощь. Ты дома, Энджел. Если ты откроешь наконец глаза и как следует оглядишься, то обнаружишь более чем достаточно причин для того, чтобы продолжать жить.
Он слабо улыбнулся.
– Кажется, Томас Вульф как-то сказал: «Никогда нельзя возвратиться домой».
– Не знаю, не уверена... – медленно проговорила Мадлен, встречаясь взглядом с глазами Энджела.
– Дом – это часть нас всех. О доме нам напоминают шрамы на локтях и коленях, заработанные в детстве. Дом снится нам по ночам. Не знаю, можно ли вообще уехать из дома.