Холодная комната, в которую проникали лишь кроваво-красные лучи заходящего солнца, выглядела аскетичной. Ни ярких цветов на туалетном столике, ни лоскутка кружев на поцарапанном деревянном умывальнике. Белое, накрахмаленное, без единой морщинки покрывало на кровати напоминало свежевыпавший снег. Ни намека на то, что в комнате живет женщина.
Бешеный Пес, сам не зная почему, разочарованно присвистнул.
Медленно, чувствуя себя неловко, он пересек темную комнату, наткнувшись на туалетный столик, где ничего, кроме шпилек в треснутом фарфоровом соуснике и щетки для волос с деревянной ручкой, не лежало. Ни безделушек, ни фотографий, ни сувениров, ни засохшей розы как напоминания о давней любовной истории.
Осторожно выдвинув верхний ящик, он обнаружил только аккуратно сложенное белье. Он начал один за другим выдвигать остальные ящики. Лишь в самом нижнем он нашел то, что могло хотя бы немного пролить свет на тайну Марии.
В ящике лежало сложенное тонкое голубое одеяльце, любовно вышитое по краям желтыми, с зелеными листьями, цветами и пушистыми белыми овечками. Рядом лежала старинная детская бутылочка и потускневшая серебряная погремушка.
Он подумал о часах, потраченных на вышивание, на выравнивание краев одеяльца, на то, чтобы вышитые цветы смотрелись аккуратно и красиво. Без сомнения, дело рук Греты. Она позаботилась о том, чтобы одеяльце для ее младенца выглядело идеально. А Мария хранила его вместе с бутылочкой и погремушкой. Как похоже на женщин! Они передают дорогие им предметы из поколения в поколение.
Для женщин семьи Трокмортонов все кончалось в полупустом забытом ящике. Мария не имела детей, которых она заворачивала бы в одеяльце, но она хранила его в надежде, что оно пригодится ей в будущем.
Нахмурившись, он задвинул ящик. Неужели она когда-то надеялась родить ребенка и все еще не потеряла надежду? От подобной мысли ему стало не по себе. Незнакомые ему доселе чувства зашевелились у него в душе.
Потом он подошел к гардеробу. Он не сомневался в его содержимом и оказался прав: шкаф наполняли десятки поношенных коричневых платьев и застиранных передников. Он не нашел ни одного платья другого цвета. Интересно почему? Почему она так одержима тем, чтобы выглядеть незаметной?
Он вышел из комнаты с чувством непонятной грусти и спустился вниз, прикрыв за собой дверь спальни. Только в прихожей он понял, почему чувствовал себя там так неловко.
Комната Марии в точности такая же, как и его: безликая, принадлежащая человеку, которому безразлично его существование. Кровать олицетворяла место, где только спали и не знали любви и ни о чем не мечтали.
Он совершил ошибку, придя сюда. Он надеялся увидеть комнату, полную изящных пустячков, свидетельствовавших бы о том, что Мария такая же женщина, как все. А увидел всего лишь прибежище одинокой женщины, поразительно оторванной от остального мира. Женщины, которую он слишком хорошо понимал.
Мария быстрыми шагами шла от бани, держа под мышкой несколько сложенных чистых простыней. В руках она несла полведра воды и щетку на длинной палке. Мыльная вода выплескивалась через край, попадая ей на ноги.
Ей надо чем-то заняться, пока нет Расса и Джейка. Всем, чем угодно, лишь бы не думать, что они с Бешеным Псом остались на ферме одни.
Тяжелая работа, решила она, – лучшая защита от паники. Она налила воды в ведро и отправилась в садовый домик. Сегодня, как уже много лет подряд, наступил день уборки, и она не позволит, чтобы присутствие Бешеного Пса помешало раз и навсегда заведенному порядку.
Она определила для него время душа – строго в половине восьмого вечера, – и он оставался в ванной, по крайней мере, полчаса. Так что у нее тридцать минут, до того как Бешеный Пес начнет ее разыскивать. А по опыту она знала, что на уборку садового домика ей потребуется не больше двадцати.
Подойдя к домику, она остановилась и поставила ведро со щеткой на землю. Не утруждая себя стуком, она толкнула дверь внутрь, где ее встретили тишина и темень.
Она подошла к «столику» у кровати, зажгла лампу и огляделась. Неодобрительно поцокав языком, она принялась за работу.
В маленьком домике уборка не заняла много времени. Помыв пол, она вымыла также окно, вытерла пыль с комода и вытрясла занавески.
Убравшись, она остановилась, тяжело дыша, и вытерла пот с лица. Что дальше?
В углу валялся серо-белый мешок. Его мешок, сразу же поняла она. Единственная вещь, с которой он появился на ферме.
«Интересно, что в нем? – подумала она. – Какие вещи настолько ему дороги, что он переносит их с места на место?»
– Я просто распакую за него его вещи, – вслух произнесла она.
Склонившись над мешком, она потянула за обтрепанную веревку. Мешок раскрылся, и из него вывалилась скрученная в тугой валик поношенная черная рубашка.
Она развернула ее, встряхнула и, сложив, положила в средний ящик комода. Потом начала вынимать одну за другой его вещи: две пары выгоревших рваных голубых джинсов, фланелевую рубашку в заплатках, старый прорезиненный плащ, носки и белье. Разложив все по ящикам, она пошире раскрыла мешок и заглянула внутрь. На дне лежали несколько потрепанных блокнотов и отдельные листки бумаги. Она вынула один из блокнотов и раскрыла его.
Она не хотела читать, но не удержалась.
«Куда бы я ни поехал, повсюду вижу разрушающие действия нищеты. Железнодорожные пути оглашаются жалобными воплями голодных детей, которым вторят тихие всхлипывания отчаявшихся родителей. Страна разваливается. Каждый день прибавляется по одному бездомному, кочующему с места на место человеку. Как эта самая большая нация на земле может позволить своим людям голодать, позволить себе не заботиться о них?»
На первой странице запись заканчивалась, и Мария перевернула страницу.
«Для тысяч людей, живущих лагерями по болотистым берегам озера Мичиган, зима 1892/93 года была безжалостно холодной. Тяжким многочасовым трудом этих людей возводились здания, которые, будучи построенными, вознесутся в облачное небо Иллинойса, словно шпили дворцов волшебной страны. Они мечтали о ней, и вместе с ними, как им казалось, мечтала вся страна.
Но подобно любой мечте, у долгожданной Международной Колумбийской выставки 1894 года были свои темные, кошмарные стороны. И подобно всем кошмарам, при безжалостном свете дня она оказалась отодвинутой в сторону и забытой.
Выставка открылась 1 мая, и каким великолепным было это открытие! На шестистах акрах зеленого оазиса поднялись дворцы с белыми колоннами. Весь мир взирал с благоговением на запад Американских Штатов. Выставка проработала шесть месяцев и закрылась. И великолепное белое чудо стало постепенно разрушаться.
Что же осталось, после того как волшебство закончилось? Сотни тысяч лишившихся работы, разуверившихся в жизни мужчин, женщин и детей кочуют по холодным, пустынным улицам Чикаго, прося подаяние, протягивая прохожим мятые оловянные кружки. Они стоят в бесконечных очередях за хлебом. Молодые матери с младенцами на руках ночуют в открытых дверных проемах под сырыми газетами.