"Не вернуть!" – он каркнул вдруг.
Вздрогнул я слегка: ведь тут-то в точку он попал как будто!
Но решил: "Припев унылый – все, что слышать ты привык
в чьем-то доме, на который Фатум, на расправу скорый,
натравил несчастий свору, и убогий твой язык
в этой скорбной партитуре лишь один мотив постиг:
не вернуть! – тоскливый крик".
Усмехнулся я украдкой, так легко найдя разгадку
этой тайны, и уселся в кресло, чтоб слегка вздремнуть…
Но взвилась фантазмов стая вкруг меня! И в хриплом грае,
в дерзком, мерзком этом грае все искал я смысл и суть.
В том зловещем кличе птичьем все хотел постичь я суть
приговора "не вернуть!".
Так сидел я без движенья, погруженный в размышленья
перед птицей, что горящим взором мне сверлила грудь.
Передумал я немало, головой склонясь устало
на подушек бархат алый, алый бархат, лампой чуть
освещенный – на который ту, к кому заказан путь,
никогда уж не вернуть.
Вдруг пролился в воздух спальни аромат курильниц дальних,
вниз, во тьму, с высот астральных заструился светлый путь,
и незримых хоров пенье слышу я: "Во исцеленье
Небо шлет тебе забвенье – так забудь ее…забудь…
пей же, пей вино забвенья, и покой вернется в грудь…"
Тут он каркнул: "не вернуть!"
"Кто ты? – крикнул я с досадой – дух? пророк? исчадье ада?
искусителя посланник? или странник в море бед,
черным вихрем занесенный в этот край опустошенный,
в дом мой скорбный и сметенный? Но скажи мне: разве нет,
нет бальзама в Галааде, чтоб вернуть слепому свет?".
"Не вернуть" – пришел ответ.
"Птица, дьявол ты, не знаю, – я вскричал, – но заклинаю
этим небом, горним светом, указующим нам путь:
напророчь мне, гость незванный, что в земле обетованной
сможет вновь к Лино желанной сердце бедное прильнуть
и вернуть тот свет блаженный хоть на миг… когда-нибудь…".
Каркнул ворон: "Не вернуть".
Тут я встал: "Твое признанье принял я – как знак прощанья.
Уходи же, кто б ты ни был – в бурю, в ад, куда-нибудь!
черных перьев не дари мне! лживых слов не говори мне!
одиночество верни мне! с бюста – вон, в недобрый путь!
И из сердца клюв свой вырви, чтобы жизнь вернулась в грудь".
Каркнул ворон "Не вернуть".
И с тех пор сидит упорно надо мною ворон черный,
и под странным этим взором не проснуться, не уснуть.
И в глазах у древней птицы демон дремлющий таится,
и от крыльев тень ложится на полу, дрожа чуть-чуть…
И души из этой тени, что легла плитой на грудь,
не поднять – и не вернуть.
Ворон
Как-то сидя у камина, в час ночной, забывшись книгой,
Над приятными листами позабытых древних знаний
Задремал я… Вдруг стучатся, тихо так – совсем неясно:
Будто кто-то нежным стуком сон нехочет мой нарушить.
"Вот и гость" – ворчу я в дреме – "стукнул в дверь моей каморы -
Хоть бы так, зачем нам воры".
Как не вспомнить день ужасный, что Декабрь принес ненастный:
Блики света от огня лижут пол вокруг меня;
Ждал я утра, но напрасно я искал в томах прекрасных
Прекращение печали по утерянной Линор -
Той девице лучезарной, что зовут в Раю Линор
Безымянной здесь с тех пор.
Вкрадчивый и жуткий шорох в складках занавес бордовых
Наполняет душу страхом мне доселе незнакомом.
Чтоб унять лишь сердца трепет, я твержу в надежде встретить
Гостя или молодицу, что сегодня в дверь стучится:
"Это только гость усталый стукнул в дверь моей каморы,-
Так и есть, зачем нам воры".
И когда душа окрепла, я пошел судьбу изведать:
"Сэр",- приветствовал я в мыслях – "извините, что не быстро
Двери вам я открывал – слишком тихо стук звучал;
Слишком тихо вы стучали в двери комнаты моей,
Да и сон мой был сильней", – тут открыл я дверь каморы -
Нет ни гостя и ни вора.
Так стоял я изумленный, в мрак полночный погруженный,
Сомневаясь, грезя сон, недоступный с давних пор.
Тщетно ждал я признак жизни, но не смог нарушить извне
Тишину, как мне в укор прошуршала ночь: "Линор!"
Это я шепнул и эхом мне вернулось имя это,
С эхом, спутником поэта.
В комнату назад, за двери, чтоб огонь души умерить,
Я вернулся; вскоре снова я услышал стук знакомый.
"Несомненно стук сей странный",- я сказал, а сам за ставни:
Посмотреть, что там в окошке, может это были кошки
Или ветер там стучится в окна дома моего,-
Ветер – больше ничего.
Быстро распахнул я ставни и в окно ввалился странный,
Величавый и забавный с давних пор известный малый -
Черный Ворон – вестник бед – он за всех держал ответ.
Ни малейшего поклона, без задержки, с видом Лорда,
Взгромоздясь на бюст Паллады у порога моего,
Сел – и больше ничего.
Я, конечно, улыбнулся, от печали вдруг очнулся,
Видя столь нелепый вид птицы страшной из Аид.