— Миссис Деттинджер, наша серебряная призерша, исполняет танго вместе с мистером Хитом.
Прогремели литавры, снова разразились недолгие аплодисменты. С преувеличенной галантностью Мастерсон вывел свою партнершу в центр зала. Он знал, что слегка набрался, и его это радовало. Сержант собирался оторваться по полной программе.
Крепко обняв свою даму за талию, он изобразил на своем лице такое сладострастное вожделение, что за ближайшими столиками мгновенно захихикали. Миссис Деттинджер нахмурилась, и он увидел, как багровый румянец залил ее щеки и шею. Он с удовлетворением отметил, что она напряглась и нервничает и что все это патетическое шоу имеет для нее нешуточное значение. Ради этого момента она так тщательно наряжалась и старательно красила свое дряблое лицо. Как же, бал медалистов Деларю. Ее показательное танго. А тут еще партнер подвел. Видимо, старая дуреха здорово струхнула. Но судьба послала ей представительную и вполне компетентную замену. Разве это не чудо? Именно из-за этого момента Мастерсона затащили в танцевальный зал «Афинский» и заставляли выплясывать один танец за другим. Расставив все по местам, он воодушевился. Господи, да теперь она у него в руках! Наступает ее звездный час. А уж Мастерсон постарается, чтобы он ей надолго запомнился!
Заиграли медленную мелодию, и он с раздражением заметил, что это та же самая тема, что звучала большую часть вечера. Он шепотом сказал об этом партнерше.
— Так мы же танцуем танго Деларю, — также шепотом ответила она.
— Ну нет, радость моя, мы танцуем танго Чарльза Мастерсона.
Крепко ухватив свою даму за талию, он, виляя задом, зигзагом повел ее через зал в нарочитой пародии на танго, затем рывком согнул так, что налаченные букли едва не коснулись пола, и, слыша, как скрепят ее старые кости, удерживал в таком положении, пока они не удостоились восхищенных улыбок компании за соседним столиком. Смешки стали громче, продолжительнее. Как только он резко вернул ее в исходное положение и застыл в ожидании следующего такта, она прошептала:
— Что вам надо?
— Ведь он кого-то узнал, да? Ваш сын. Когда был в клинике Джона Карпендера. Он увидел там кого-то, кого знал?
— А вы угомонитесь, если я скажу?
— Возможно.
Они снова задвигались в ортодоксальном классическом танго. Он почувствовал, как она слегка успокоилась и расслабилась, однако хватки не ослабил.
— Это была одна из сестер. Он встречал ее раньше.
— Какая сестра?
— Не знаю, он не сказал.
— А что он сказал?
— После танца.
— Нет, сейчас — если не хотите очутиться на полу. Где он встречал ее раньше?
— В Германии. На скамье подсудимых. Это был суд над военными преступниками. Она вышла сухой из воды, хотя все знали, что она виновна.
— Где именно в Германии?
Он выговаривал слова, не расставаясь при этом с фатоватой улыбкой профессионального танцора.
— В Фельсенхаме. Город назывался Фельсенхам.
— Повторите. Повторите еще раз!
— Фельсенхам.
Это название ни о чем не говорило ему, но он знал, что запомнит его. Если повезет, подробности можно будет узнать и потом, а вот главные факты необходимо вытянуть из нее сейчас, пока она в его полной власти. Конечно, все может оказаться неправдой. Сплошной выдумкой. А если и правдой, то не имеющей никакого отношения к делу. Но именно за этими сведениями его и послали сюда. Он почувствовал себя гораздо увереннее и даже развеселился. Как бы он и в самом деле не начал получать удовольствие от танца. Пожалуй, наступил момент для следующего эффектного выпада, решил он и повел свою даму через ряд усложненных па, начиная с поступательного движения со вращением и заканчивая проходом, щека к щеке, через весь зал по диагонали. Они исполнили это столь виртуозно, без малейшей помарки, что были вознаграждены громкими аплодисментами.
— Как ее звали?
— Ирмгард Гробель. Тогда она была совсем юной девушкой. Мартин говорил, что поэтому ее и освободили. Но он не сомневался, что она была виновна.
— Вы уверены, что он не сказал, которая из сестер?
— Да. Он был очень болен. Он рассказывал мне об этом процессе, когда вернулся из Европы, так что о нем я знала раньше. А в больнице он почти все время был без сознания или бредил.
Значит, вполне мог ошибиться, подумал Мастерсон. История достаточно неправдоподобная. Ведь трудно узнать лицо по прошествии двадцати пяти лет — если только Мартин не сводил с него глаз на протяжении всего процесса. Должно быть, оно произвело на восприимчивого юношу неизгладимое впечатление. По крайней мере, достаточно сильное, чтобы вспомнить его в бреду. Он, видимо, верил, что одно из склонившихся к нему лиц в эти редкие минуты просветления принадлежит Ирмгард Гробель. Но предположим — только предположим, — что он прав. Если он сказал об этом матери, то мог сказать и сиделке или проговориться в бреду. Но какую пользу из этого могла извлечь для себя Хитер Пирс?
— Кому еще вы говорили об этом? — осторожно шепнул он ей на ухо.
— Никому. Никому не говорила. Зачем?
Еще один резкий разворот. И еще один. Отлично. Бурные аплодисменты. Мастерсои крепче прижал партнершу к себе и с угрозой сквозь улыбку хрипло прошептал:
— Ну, кому? Вы наверняка кому-то сказали.
— С чего вы взяли?
— С того, что вы — женщина.
Этот довод оказался на редкость удачным. Упрямое выражение лица миссис Деттинджер смягчилось. Несколько мгновений она смотрела па него снизу вверх, затем кокетливо захлопала намазанными тушью ресницами. Бог ты мой, да она никак собирается флиртовать!
— Ну да… кажется, я сказала одному человеку.
— Черт, я и так это знаю. Я спрашиваю — кому?
И снова она бросила на него умоляющий, исполненный коровьей покорности взгляд. Она, видимо, решила порадовать своего виртуозного партнера. По какой-то причине, возможно из-за выпитого джипа или же эйфории танца, ее упрямство иссякло. И теперь все должно было пойти как по маслу.
— Я сказала об этом мистеру Куртни-Бригсу, хирургу Мартина. Я считала, что поступаю правильно.
— Когда?
— В среду. Я имею в виду среду на прошлой педеле. Я была у него в приемной на Уинпол-стрит. Он уехал из больницы в пятницу, когда умер Мартин, поэтому я не могла встретиться с ним раньше. Он бывает там только по понедельникам, вторникам и пятницам.
— Он сам просил вас о встрече?
— О нет! Заступившая на смену старшая сестра сказала, что он будет рад побеседовать со мной, если я сочту это для себя полезным, и что я могу позвонить ему на Уиппол-стрит и договориться о встрече. Но тогда я не стала этого делать. Какая мне польза от разговора, если Мартин умер? Но потом он прислал мне счет. Крайне нетактично, подумалось мне. Сразу после смерти Мартина. Да еще на двести гиней! Я решила, что сумма просто чудовищная. Кроме того, Мартину он не помог. Поэтому я решила пойти к нему и рассказать о том, что мне известно. Как можно, чтобы в клинике работали такие женщины. Настоящие убийцы. И как после этого можно требовать такие деньги? Видите ли, мне прислали еще один счет из больницы за содержание Мартина, но он был ничто по сравнению с двумя сотнями гиней мистера Куртпи-Бригса.