— Это секретариат? Мистер Хадсон на месте? — Пауза. — Доброе утро, мистер Хадсон. Я звоню из демонстрационного зала на первом этаже Найтингейл-Хаус. Вы не могли бы срочно сюда прийти? Да, желательно немедленно. Боюсь, здесь произошло нечто ужасное и трагическое, и вам придется позвонить в полицию. Нет, лучше я не стану рассказывать об этом по телефону. Благодарю вас. — Она повесила трубку и тихо сказала: — Он сейчас же придет. Ему еще придется посвятить в случившееся заместителя председателя — к сожалению, сэр Маркус сейчас находится в Израиле, — но первым делом нужно вызвать полицию. А теперь я, пожалуй, поговорю с остальными студентками.
Сестра Гиринг сделала попытку овладеть собой. Она громко высморкалась в платок, убрала его в карман и подняла покрытое красными пятнами лицо:
— Извините, наверное, это просто шок. Ведь все было так ужасно. Подумать только — произошла такая страшная вещь! И я еще впервые взяла класс! И мы все молча сидели и смотрели. И другие студентки тоже. Такой ужасный несчастный случай!
— Несчастный случай, сестра?!
Мистер Куртни-Бригс отвернулся от окна. Он стремительно подошел к ней и низко наклонил свою крупную голову. Он говорил резко и презрительно, словно выплевывал слова:
— Несчастный случай? Вы предполагаете, что этот едкий яд попал в ее пищу случайно? Или что девушка, находящаяся в здравом рассудке, решила покончить с собой таким невероятным, жутким образом? Ну-ну, сестра, почему бы вам не быть с собой честной? И не признать, что то, чему мы только что стали свидетелями, было убийством!
Был поздний вечер среды, 28 января, шестнадцатый день после смерти Хитер Пирс, и в студенческой гостиной па втором этаже Найтингейл-Хаус Кристина Дейкерс писала матери свое еженедельное письмо. Обычно она закапчивала его, успевая к вечерней почте, но на этой неделе ей не хватало энергии и настроения, чтобы выполнить должное. В корзинке для бумаг уже валялись два скомканных листа, и она начала снова.
Она сидела перед окном за одним из сдвоенных письменных столов, левым локтем почти касаясь тяжелой занавеси, которая загораживала влажную темноту ночи, а ладонью прикрывая написанное. Напротив нее настольная лампа освещала склоненную голову Мадлен Гудейл, так близко, что Кристина Дейкерс видела светлую полоску кожи в проборе, разделяющем ее волосы, и ощущала едва заметный запах шампуня. Перед Гудейл лежали два раскрытых учебника, из которых она делала выписки. Ничто, со злобной завистью подумала Дейкерс, ее не тревожит; ничто, происходящее в комнате или за ее пределами, не в силах отвлечь ее от спокойной сосредоточенности. Восхитительная и надежная Гудейл заставляла всех верить, что в этом году золотая медаль Джона Карпендера за высшие оценки на выпускном экзамене будет приколота именно к ее всегда безупречно чистому и наглаженному фартуку.
Испуганная силой этой неожиданной и постыдной неприязни, словно чувство это могло само собой передаться Гудейл, Кристина Дейкерс отвела взгляд от усердно склоненной головы однокашницы, находящейся в беспокоящей близости от нее, и оглядела комнату. Гостиная была такой знакомой после почти трех лет обучения, что обычно девушка едва замечала ее архитектурные детали или меблировку. Но сегодня она увидела их с неожиданной ясностью, как будто они не имели никакого отношения к ней или к ее жизни. Слишком просторное, чтобы быть уютным, помещение было обставлено так, как будто годами для него приобретались где только можно самые разнородные предметы мебели. Когда-то это была элегантная гостиная, но со стен давно уже содрали обои, теперь они стояли крашеными и пыльными, ожидая, как говорили, ремонта — когда позволят средства. Красивый камин из резного мрамора, отделанный дубом, дополнялся большой газовой печкой, старой и безобразной, но все еще замечательно греющей: ее уютное тепло достигало самых отдаленных уголков гостиной. Элегантный стол из красного дерева у дальней степы, заваленный грудами журналов, мог быть завещан самим Джоном Карпендером. Но теперь он потускнел, исцарапан и закапан чернилами, с него часто стирают пыль, но никогда не полируют. Слева от камина, составляя резкий с ним контраст, стоял огромный современный телевизор, подарок Лиги Друзей больницы. Перед ним — громадный диван, обитый кретоном, с продавленным сиденьем, и одно из парных кресел. Остальные кресла были такого же типа, как в поликлиническом отделении, по слишком состарились и расшатались, чтобы их можно было использовать для пациентов. Подлокотники из светлого дерева были изъедены червем, разноцветные виниловые сиденья вытянулись и продавились и сейчас, когда из камина веяло теплом, издавали неприятный химический запах. Одно из этих кресел пустовало. Это было кресло с красным сиденьем, на которое непременно усаживалась Хитер Пирс. Презирая интимность, которую предлагал диван, она садилась на него, немного в стороне от кучки студенток, собравшихся около телевизора, и смотрела на экран, старательно сохраняя безразличие, как будто это было удовольствие, от которого она легко могла отказаться. Время от времени она опускала глаза па книгу, лежащую у нее на коленях, словно предлагаемое ей экраном идиотское развлечение превышало ее способность выносить его. Ее присутствие, подумала Кристина Дейкерс, всегда было немного нежелательным и тягостным. Без этой напряженной фигуры, от которой веяло осуждением, атмосфера в студенческой гостиной всегда была более приятной и непринужденной. Но пустующее кресло с продавленным сиденьем было еще хуже. Кристина Дейкерс жалела, что у нее не хватает духу подойти к нему, поставить его рядом с остальными креслами, полукругом расположенными вокруг телевизора, и небрежно усесться на его продавленное сиденье, раз и навсегда изгнав это угнетающее привидение. Интересно, подумала она, чувствуют ли другие девушки его тягостное давящее присутствие? Спросить она не смела. Как знать, действительно ли двойняшки Бэрт, прижавшиеся друг к другу в глубине дивана, так уж увлечены гангстерским фильмом? Обе вязали один из тех толстых свитеров, которые постоянно носили зимой, их пальцы ловко орудовали спицами, тогда как глаза не отрывались от экрана. Рядом с ними в кресле лениво развалилась в брюках Джозефина Фоллон, перекинув через подлокотник ногу. Она только сегодня возвратилась из лазарета и еще была бледной и осунувшейся. В самом ли деле она была так поглощена этим героем с прилизанными волосами, в его высокой нелепой шляпе с резинкой под подбородком, с широкими подкладными плечами, хриплый голос которого, прерываемый выстрелами, заполнял комнату? Или она тоже болезненно ощущает присутствие здесь опустевшего красного кресла с продавленным сиденьем, с отполированными локтями Пирс закругленными подлокотниками?
Кристина Дейкерс вздрогнула и очнулась от задумчивости. Настенные часы показывали уже больше половины десятого. Снаружи усиливался шум ветра, похоже, предстояла бурная ночь. В редкие интервалы тишины, которыми одаривал фильм, Кристина слышала треск и тяжелые вздохи деревьев и представляла себе, как последние листья тихо падают на траву и на дорожку, превращая Найтингейл-Хаус в отрезанный от остального мира островок, где царят тишина и запустение. Она заставила себя взять ручку. Нужно поскорее закончить письмо! Скоро настанет время укладываться спать, и одна за другой студентки попрощаются и исчезнут, предоставив ей одной пробираться по скудно освещенной лестнице и по темному коридору. Конечно, Джо Фоллон останется сидеть здесь. Она никогда не уходит спать, пока телевизор не выключат на ночь. Потом она в одиночестве поднимется наверх, чтобы приготовить себе горячий виски с лимоном. Всем известны неизменные привычки Фоллон.