— Я тоже. Если у вас есть какие-то догадки по поводу того, кто сделал это, миссис Шортхаус, то сейчас самое время поделиться ими.
Миссис Шортхаус поправила кудряшку надо лбом смоченным слюной пальцем, еще плотнее закуталась в пальто и встала, демонстрируя, что считает беседу оконченной.
— Ловить убийц — ваша работа, дружище, вот и занимайтесь ею. Хотя кое-что я все-таки скажу. Это не мог быть кто-то из докторов. У них бы духу не хватило. Эти психиатры все робкого десятка. Говорите об убийце что хотите, но у парня определенно крепкие нервы.
Затем Дэлглиш решил опросить докторов. Он был удивлен и заинтересован тем, какое терпение они проявили и как безропотно ему подчинились. Он заставил их ждать так долго, поскольку считал, что в интересах дела важнее сначала опросить других людей, даже такого на первый взгляд малоценного свидетеля, как уборщицу. Врачи вели себя так, будто были благодарны ему за то, что он не раздражал их и не нагнетал напряжение без причины. Дэлглиш без колебания прибегнул бы либо к тому, либо к другому, если бы это помогло в достижении его цели, однако он знал по опыту: от свидетеля можно получить больше полезной информации, если у него не окажется времени подумать, а страх и ужас сделают его словоохотливым и неосмотрительным. Доктора отнюдь не держались особняком. Они ждали в общем кабинете вместе с остальным персоналом тихо и без каких бы то ни было возражений. Они доверяли авторитету и профессиональной репутации Дэлглиша и не мешали ему работать. Он задался вопросом, были бы консультанты-хирурги или терапевты столь же любезны в такой ситуации, и посочувствовал секретарю комитета Лодеру в том, что иногда приходится иметь дело с людьми более сложными, чем психиатры.
Доктора Мэри Ингрэм допросили первой по просьбе главного врача. Дома ее ждали три маленьких ребенка, и ей нужно было вернуться к ним как можно скорее. В ожидании беседы с Дэлглишем она сотрясалась от судорожных рыданий, к величайшему негодованию коллег, которым было весьма сложно поддерживать ее и утешать. Это казалось им пустым и неуместным. Зато сестра Болем неплохо держалась, хотя и была родственницей убитой. Плач доктора Ингрэм лишь усиливал напряжение и вызывал необъяснимое чувство вины у тех, чьи чувства были не ярко выражены. Все невольно подумали, что лучше отпустить ее домой к детям немедленно. Мэри Ингрэм не много могла рассказать Дэлглишу. Она бывала в клинике только дважды в неделю, помогала проводить сеансы ЭШТ и едва знала мисс Болем. Роковые сорок минут с шести двадцати до семи часов она находилась в кабинете ЭШТ со старшей сестрой Эмброуз. Отвечая на вопрос Дэлглиша, сообщила, что доктор Бейгли, возможно, и выходил на какое-то время из кабинета после шести пятнадцати, но она точно не помнит, когда и надолго ли. В конце беседы она подняла свои покрасневшие глаза на Дэлглиша и спросила:
— Вы ведь найдете того, кто это сделал, правда? Бедная, бедная женщина…
— Найдем, — заверил Дэлглиш.
Следом на допрос вызвали доктора Этриджа. Он продиктовал всю необходимую информацию личного характера, не дожидаясь, пока его об этом попросят, и продолжил:
— Что касается моих передвижений сегодня вечером, боюсь, они не прояснят картину преступления. Я приехал в клинику чуть раньше пяти и зашел в кабинет мисс Болем поговорить с ней, прежде чем подняться наверх. Мы быстро обсудили кое-какие дела. Мне показалось, она выглядела совершенно нормально, и она не сказала мне, что договорилась о встрече с секретарем комитета. Примерно в пять часов пятнадцать минут я вызвал из общего кабинета миссис Босток записать очередной текст на пленку, и мы работали до без десяти шесть, и она спустилась вниз отнести почту. Миссис Босток вернулась минут через десять или около того, и мы продолжали работать приблизительно до половины седьмого, затем она ушла в соседнюю комнату, чтобы напечатать материал, который мы записали. На некоторых приемах я веду звуковую запись беседы с пациентом, а потом эта запись прослушивается и готовится машинописный текст, который используется либо в исследовательских целях, либо сдается в архив. Я работал один в своем кабинете и никуда не выходил, если не считать одного краткого посещения медицинской библиотеки. Не могу указать время точно, но это произошло вскоре после того, как меня покинула миссис Босток, и до того, как она вернулась, чтобы кое-что уточнить. Должно быть, это произошло за несколько минут до семи часов, потому что мы находились в кабинете вместе, когда позвонила старшая сестра и рассказала мне о мисс Болем. Мисс Саксон спустилась из своего кабинета на четвертом этаже, собираясь уйти домой, и столкнулась с нами на лестнице, и мы вместе с ней отправились вниз. Вы знаете, что мы там обнаружили и что я предпринял дальше.
— Похоже, вы действовали с удивительным хладнокровием, доктор, — заметил Дэлглиш. — Благодаря вам можно существенно сузить область поиска. Ведь, судя по всему, и, надеюсь, тут вы со мной согласитесь, убийца до сих пор находится в здании?
— Разумеется. Калли заверил меня, что ни один человек не проходил мимо его поста после пяти вечера, не отметившись в журнале посещений. Такова система работы клиники. Роль запертой задней двери остается неясной, но я уверен: вы, как опытный следователь, не будете делать поспешных выводов. Ни одно здание нельзя считать абсолютно защищенным от проникновения посторонних. Э-э-э… этот человек, который во всем виноват, мог попасть сюда в любой момент, даже ранним утром, и, притаившись, лежать где-нибудь в подвале.
— Можете ли вы предположить, где такой человек укрылся или как он выбрался из клиники?
Главный врач ничего не ответил.
— Вы догадываетесь, что за человек это мог быть?
Доктор Этридж медленно провел пальцем по правой брови. Дэлглиш уже видел этот его жест по телевизору и подумал, что и тогда, и сейчас доктор таким образом неосознанно привлекает внимание к своим ухоженным рукам и правильной формы бровям. Но если он так пытался продемонстрировать напряженную мыслительную деятельность, то это немного отдавало фальшью.
— Не имею ни малейшего понятия. Эта трагедия просто уму непостижима. Не возьмусь утверждать, что мисс Болем была человеком, легким в общении. Иногда ее поведение жутко раздражало. — Он улыбнулся с некоторым осуждением. — С нами не всегда легко ладить, и, возможно, идеальным администратором психиатрического лечебного учреждения был бы человек, обладающий большим терпением, чем мисс Болем, и, наверное, не столь одержимый работой. Но ее ведь убили! Я и представить не могу, чтобы кто-то из персонала или пациентов желал ей смерти. Меня, как главного врача, приводит в жуткий ужас одна мысль о том, что в клинике может работать такой неуравновешенный человек, а я даже не подозревал об этом.
— Такой неуравновешенный или такой безнравственный, — уточнил Дэлглиш, не в силах удержаться.
Доктор Этридж снова заулыбался, словно ему предстояло подробно прокомментировать какой-то сложный вопрос бестолковому телеведущему.
— Безнравственный? Я не настолько компетентен, чтобы обсуждать это с теологической точки зрения.
— Как и я, доктор, — парировал Дэлглиш. — Только не похоже, что это убийство — дело рук сумасшедшего. Оно было спланировано с умом.