Мисс Болем жила на шестом этаже внушительного многоквартирного дома из красного кирпича неподалеку от Кенсингтон-Хай-стрит. С ключом проблем не возникло. Консьержка передала его полиции с формальными и небрежными соболезнованиями по поводу смерти мисс Болем. Казалось, она испытывала некую необходимость упомянуть об убийстве и вместе с тем ухитрилась создать впечатление, будто квартиросъемщики в большинстве своем обладают достаточно хорошим вкусом, для того чтобы уходить из этой жизни более традиционным способом.
— Это не получит нежелательной огласки, я надеюсь, — пробормотала она, сопровождая Дэлглиша и сержанта Мартина на лифте. — Наши квартиры считаются элитными, и компания очень тщательно отбирает квартиросъемщиков. Раньше у нас никогда не случалось подобных инцидентов.
Дэлглиш с трудом поборол желание заметить, что убийца мисс Болем, очевидно, не опознал ее как одного из квартиросъемщиков упомянутой компании.
— Огласка вряд ли как-то повлияет на сдачу квартир, — подчеркнул он. — Убийство все-таки произошло не здесь.
Из уст консьержки послышалось бормотание, что она очень на это надеется!
Они медленно поднялись на шестой этаж в старомодном, обшитом панелями лифте. Воздух, казалось, потяжелел от неодобрения, с которым дама относилась к происходящему.
— Вы вообще знали мисс Болем? — поинтересовался Дэлглиш. — Насколько мне известно, она жила здесь несколько лет.
— Я знала ее достаточно, чтобы здороваться по утрам, не более того. Она в самом деле была очень тихим жильцом. Но в конце концов, все наши жильцы такие. Она прожила в доме лет пятнадцать, я полагаю. Раньше квартиросъемщиком была ее мать и они жили тут вместе. Когда миссис Болем умерла, дочь переоформила договор аренды на себя. Это было еще до моего прихода сюда.
— Ее мать умерла здесь?
Консьержка поджала губы.
— Миссис Болем умерла в доме престарелых в деревне. С ее смертью было связано нечто неприятное, я полагаю.
— Вы хотите сказать, она покончила с собой?
— Так мне говорили. Как я уже упоминала, это произошло до того, как я устроилась сюда на работу. Естественно, я никогда не намекала на этот факт мисс Болем или кому-либо из квартиросъемщиков. Такое не будешь обсуждать со всем и каждым. И правда, казалось, что у них очень несчастливая семья.
— Сколько платила за аренду мисс Болем?
Консьержка замялась, прежде чем ответить. Очевидно, этот вопрос относился к категории вопросов, которые ей в принципе не должны были задавать. Затем, словно с неохотой признав авторитет полиции, она ответила:
— Цены на наши квартиры на пятом и шестом этажах с двумя спальнями составляют от четырехсот девяноста фунтов, не включая налоги.
Это примерно половина заработка мисс Болем, подумал Дэлглиш. Слишком много для человека, не имеющего личного состояния. Ему еще предстоит встретиться с солиситором покойной, но все говорило в пользу того, что в оценке дохода кузины сестра Болем была не так уж далека от правды.
Он отпустил консьержку, когда они оказались у двери квартиры, и они с Мартином вошли внутрь.
Осмотр личных вещей и всего того, что осталось после человека, чья жизнь оказалась прерванной, входил в число обязанностей, которые Дэлглиш всегда находил немного неприятными. Результаты подобных осмотров слишком часто выставляли покойного в невыгодном свете. За время службы Дэлглиш с интересом и жалостью изучил столько оставленных умершими мелочей! Несвежее белье, в спешке рассованное по ящикам, личные письма без грана здравого смысла, неоплаченные счета, старые фотографии, картины и книги, которые покойные вряд ли бы выбрали для того, чтобы продемонстрировать свой вкус любопытному и вульгарному миру, свидетельства семейных секретов, просроченная косметика в жирных баночках, черты несчастливой и беспорядочной жизни… Боязнь умереть без отпущения грехов давно вышла из моды, но большинство людей, если они вообще об этом думали, надеялись на то, что время уберет за ними всю грязь. Откуда-то из детства пришло воспоминание, и до него донесся голос его старой тети, которая увещевала его сменить майку: «А если ты попадешь под машину, Адам? Что люди подумают?» На самом деле вопрос был вовсе не таким абсурдным, каким казался десятилетнему ребенку. Время дало ему понять: этот вопрос касался одной из самых главных забот человечества — опасения «потерять лицо».
Но Энид Болем, похоже, жила так, словно в любой день ожидала внезапной смерти. Никогда еще не доводилось Дэлглишу осматривать квартиру столь чистую и с таким рвением убранную. Даже ее немногочисленные средства для макияжа, щетка и расческа для волос были разложены на туалетном столике с образцовой аккуратностью. Массивная двуспальная кровать была заправлена. Пятница, очевидно, была днем, когда мисс Болем меняла постельное белье. Грязные простыни и наволочки были сложены в бельевой бак, который с открытой крышкой стоял на стуле. На прикроватном столике не было ничего, кроме маленьких дорожных часов, графина воды и Библии с лежащим рядом буклетом, в котором указывалось, какой отрывок надо читать каждый день, и разъяснялась его мораль. В ящике столика обнаружили лишь пузырек аспирина и аккуратно свернутый носовой платок. Номер в отеле и то рассказал бы больше о своем постояльце.
Вся мебель была старой и массивной. Резная дверь платяного шкафа красного дерева бесшумно распахнулась, открыв ряды плотно сложенной одежды. Вещи были дорогие, но немодные. Мисс Болем покупала их в магазине, что до сих пор обслуживал преимущественно пожилых достопочтенных провинциальных вдов. Там были добротные юбки неопределенного цвета, тяжелые пальто, сшитые так, чтобы пережить дюжину английских зим, шерстяные платья, которые не могли оскорбить чей бы то ни было взгляд. Стоило закрыть платяной шкаф, как тут же представлялось невозможным вспомнить и описать хоть один предмет гардероба мисс Болем. В углу, сокрытые от света, стояли цветочные горшки, засаженные, несомненно, луковицами растений, рождественское великолепие которых мисс Болем уже не суждено было увидеть.
Дэлглиш и Мартин проработали вместе достаточно много лет, чтобы нуждаться в обмене мнениями, и передвигались по квартире почти в полной тишине. Везде была все такая же массивная старомодная мебель, царил все тот же порядок и чистота. Было трудно поверить, что совсем недавно в этих комнатах кто-то жил, кто-то готовил еду на совершенно безликой кухне. Здесь было очень тихо. На такой высоте, заглушаемый толстыми викторианскими стенами, шум транспорта на Кенсингтон-Хай-стрит отдавался лишь далекой слабой пульсацией. Только настойчивое тиканье старинных часов в коридоре нарушало гнетущую тишину. Ощущался холод, и почти ничем не пахло, если не считать аромата цветов. Они были повсюду. Один горшок с хризантемами располагался на столике в коридоре, еще один — в гостиной. На подоконнике в спальне ютился небольшой горшочек с анемонами. На буфете в кухне стоял более высокий медный сосуд с опавшими осенними листьями, собранными, вероятно, во время недавней прогулки в деревне. Дэлглиш не любил осенние цветы — хризантемы, которые упрямо отказываются умирать, гордо поднимая растрепанные головы даже над гниющим стеблем, не имеющие запаха георгины, которые годятся только для того, чтобы расти стройными рядами в муниципальных парках. Его жена умерла в октябре, и он давно знал, что такое потери, которые следуют за гибелью сердца. Осень больше не была для него приятным временем года, цветы в квартире мисс Болем лишь усиливали общую атмосферу уныния, словно венки на похоронах.