— Мы навели справки о жизни доктора Дюпейна до Лондона, — сказал Дэлглиш. — Ваша сестра умерла пятнадцать лет назад, через двенадцать лет после вашего ухода из дома. Вы за это время встречались с доктором Дюпейном? Насколько вы были близки с сестрой?
И теперь она смотрела ему прямо в лицо; ему не доводилось видеть такое сочетание ненависти, презрения и — да! — торжества. Дэлглиш поражался, что ее голос может звучать столь обыденно; таким же голосом она всю последнюю неделю отвечала на его вопросы.
— Я говорила: вам положено знать, что я сделала. Вам не положено знать, что я такое. Вы не священники не психиатр. Мое прошлое принадлежит мне. Я не собираюсь избавляться от него, подарив его вам. Мне кое-что известно о вас, коммандер Дэлглиш. Мне рассказала мисс Кэролайн после вашего первого приезда. Она знает такие вещи. Вы писатель, не так ли? Поэт? Вам недостаточно вламываться в жизни других людей, арестовывать их, добиваться их заключения в тюрьму, разбивать их жизни. Вы стремитесь понять их, проникнуть в их души, использовать их в качестве сырья. Меня вам использовать не удастся. У вас нет такого права.
— Да, у меня нет такого права, — сказал Дэлглиш.
Ее лицо словно расслабилось, его подернула печаль.
— Мы — вы и я — никогда не сможем по-настоящему узнать друг друга, коммандер Дэлглиш.
Уже находясь у двери, Дэлглиш опять повернулся к ней.
— Да, — сказал он, — не сможем. Но отличаемся ли мы в этом от других людей?
Палата Талли Клаттон, находившаяся в другой части госпиталя, была совсем другой. Дэлглиш вошел, и его охватил аромат цветов, победивший почти все другие запахи. Талли лежала в постели; ее голова была частично обрита и покрыта неуклюжей марлевой шапочкой, сквозь которую проглядывала толстая повязка. Она протянула коммандеру руку и улыбнулась:
— Какой вы молодец, коммандер. Я надеялась, а вдруг… Будьте добры, пододвиньте кресло. Понимаю, что у вас мало времени, но я хотела поговорить с вами.
— Как вы себя чувствуете?
— Гораздо лучше. Рана на голове не слишком серьезная. Ей не хватило времени на то, чтобы меня прикончить, не так ли? Врачи сказали, будто сердце у меня остановилась ненадолго, в результате шока. Хотя, если бы вы не приехали, я бы умерла. Когда-то я думала, что эта смерть не имела бы особого значения. Теперь я чувствую иначе. Мне непереносима мысль, что я не увидела бы следующую английскую весну. — Помолчав, она продолжила: — Я знаю о мотоциклисте. Бедный мальчик… Мне рассказали, что ему было всего девятнадцать лет, единственный сын… Я все думаю о его родителях. Наверное, вы могли бы назвать его третьей жертвой.
— Да, — сказал Дэлглиш. — Третьей и последней.
— Вам известно, что Райан вернулся к майору Аркрайту?
— Да, майор позвонил нам. Он подумал, что мы, возможно, захотим знать, где Райан.
— Конечно, это его жизнь, Райана. Наверное, ему так хочется. Только я надеюсь, что он как-нибудь найдет время об этом подумать — я имею в виду его будущее. Если они уже ссорились, то могут начать снова, а тогда… тогда все может оказаться куда серьезнее.
— Не думаю, что это повторится, — ответил Дэлглиш. — Майор Аркрайт к нему привязан. Он не допустит, чтобы мальчик попал в беду.
— Я, естественно, знаю, что Райан гей. Однако не лучше ли было бы жить с кем-то более близким по возрасту, не столь богатым, не с такими возможностями?
— Не думаю, что они с майором Аркрайтом любовники. И Райан почти совершеннолетний. Мы не можем распоряжаться его жизнью.
Обращаясь скорее к себе, нежели к Дэлглишу, Талли сказала:
— Я думаю, он мог бы остаться у меня дольше. На столько, на сколько ему требуется, чтобы понять, что он хочет. Но Райан понимает, что на самом деле он мне в тягость. Я так привыкла жить одна, ни с кем не делить ванную комнату. Всегда это ненавидела — делить ванную комнату. Райан знает это, он не тупой. Хотя дело не только в ванной. Я боялась слишком у нему привязаться, пустить его в свою жизнь. Нет, не как к сыну, это было бы нелепо. Я говорю о человеческих чувствах: беспокоиться о нем, заботиться о нем. Возможно, это лучшая разновидность любви. Мы используем одно и то же слово для столь разных вещей. Мюрел любила Кэролайн, разве не так? Ради нее она пошла на убийство. Видимо, это тоже любовь.
— Возможно, это одержимость — опасная разновидность любви, — мягко сказал Дэлглиш.
— Любовь всегда опасна, не правда ли? Наверное, я всю жизнь ее боялась, боялась этих обязанностей. Теперь я начинаю понимать. — Талли посмотрела Адаму прямо в лицо. — Если ты боишься любви, ты жив лишь наполовину.
Она продолжала на него смотреть, словно ища какой-то надежды или утешения. Однако понять, о чем он думает, было невозможно.
— Вы что-то хотели мне рассказать, — сказал Дэлглиш.
Она улыбнулась:
— Теперь уже не важно, но, когда я позвонила, это казалось важным. Я кое-что вспомнила. Приехав вскоре после пожара, Мюрел первым делом сказала, что нам следует держать бензин под замком. Я не рассказывала ей, что доктора Невила облили бензином. И не могла рассказать, так как сама об этом не знала. Так откуда же ей стало известно? Сначала я сочла это важным, а потом сказала себе, что она могла и угадать. — После паузы Талли спросила: — О Коте, наверное, никаких новостей?
— Этим утром я в музее не был. Не слышал, чтобы он вернулся.
— Вряд ли он важнее остальных забот. Если он не вернется, я надеюсь, что его где-нибудь приютят. Он не особенно привлекательный, на обаяние ему рассчитывать не приходится. И Мюрел повела себя с ним так жестоко. Зачем? Постучи она, я бы ее пустила. Ей не пришлось бы беспокоиться, узнала ли я ее. В конце концов, я была бы мертва. Была бы, не появись вы.
— Мюрел пришлось бы покончить с вами в гостиной, чтобы получилось убийство «под копирку», — ответил Дэлглиш. — И она не могла быть уверенной в том, что вы откроете ей. Я думаю, она могла подслушать ваш звонок из музея. И посчитать, что вы ее не пустите в дом.
Надеясь ее отвлечь, он сказал:
— Замечательные цветы.
— Правда? — Голос Талли стал звонче. — Желтые розы — от мистера Маркуса и мисс Кэролайн, а орхидеи — от миссис Стрикленд. Звонили миссис Фарадей и мистер Калдер-Хейл, они меня сегодня вечером навестят. Быстро распространяются новости, не правда ли? Миссис Стрикленд послала мне записку. Она считает, что нам следует пригласить в музей священника. Я не совсем понимаю, для чего именно. Прочитать несколько молитв, побрызгать святой водой, изгнать злых духов? Миссис Стрикленд написала, что мистер Маркус и мисс Кэролайн всячески это приветствуют. Впрочем, они получили гарантии, что их участие не потребуется. Дюпейны также сказали, что толку от этого не будет, но и особого вреда, возможно, тоже. Для миссис Стрикленд поступок несколько неожиданный, да?
— Пожалуй, слегка неожиданный.