— Вы меня арестуете?
— Нет, просто возьмем в отделение, чтобы поболтать. Нам нужно прояснить несколько моментов. Можешь назвать это помощью следствию.
— Да ну? — Райан немного пришел в себя. — Я знаю, о чем вы. Я хочу позвонить своему адвокату!
— Ты несовершеннолетний, так?
Голос инспектора неожиданно стал резче. Талли догадалась, что иметь дело с несовершеннолетними дольше и хлопотнее. Такая перспектива полицейских не радовала.
— Нет, мне восемнадцать.
— Уже легче. Можешь посоветоваться, если хочешь. У нас есть свои. Можешь позвонить другу.
— Отлично. Я позвоню майору.
— Тому забывчивому парню? Ладно, позвонишь ему из отделения.
Райан отправился с ними вполне охотно, даже с некоторой бравадой. Талли подозревала, что он приготовился насладиться своей долей дурной славы. Она могла понять, почему полицейские не захотели говорить с ним в коттедже. Даже если бы она оставила их одних, то все равно была бы слишком близко, чтобы прийти на помощь. Загадка касалась и ее тоже; возможно, она даже входила в число подозреваемых. Детективы хотели поговорить с Райаном так, чтобы им никто не мешал. С замирающим сердцем Талли подумала, что своего они обязательно от него добьются.
Кейт не удивляло, что к Дэвиду Уилкинсу ей придется идти вместе с Дэлглишем. В этом была необходимость: узнать его мог только Эй-Ди. Уилкинс побывал в музее за неделю до убийства и признался, что обижен и что это как-то связано с музеем. Как ни мало он походил на подозреваемого, с ним надо было встретиться. Да и невозможно предугадать, в какой части следствия Эй-Ди вздумает принять личное участие. В конце концов, он поэт, и ему интересен уклад жизни другого человека. Его поэзия была для Кейт загадкой. Человек, выпустивший «Повод для ответа и другие стихи», не имел отношения к детективу, под чьим началом она работала с такой самоотдачей. Кейт умела различать некоторые из его настроений, боялась его редкой и немногословной критики, была членом его команды, где ее ценили, и это заставляло ее ликовать, и все же Адама Дэлглиша она не знала. Кейт долго училась держать себя в руках, а затем и вовсе оставила всякую надежду на ответное чувство с его стороны. Она говорила себе, что, улыбнись ему удача, полюби он, Кейт за него порадуется, и поэтому ее удивила и слегка обеспокоила неистовая злоба, которую у нее вызывала Эмма Лавенам. Эта женщина, она что, ничего не видит?!
Оставшиеся пятьдесят ярдов полицейские шли пешком. Моросил дождь. Вдоль Годдторп-роуд стояли одинаковые оштукатуренные дома, построенные на закате Викторианской эпохи. Они тянулись от северного края Ледброук-гроу. Можно не сомневаться, что эти прочные монументы, олицетворяющие семейные устремления своего века, однажды будут приобретены, модернизированы, переделаны в дорогие квартиры и выставлены по ценам, доступным от силы двум высокооплачиваемым интеллектуалам, привлеченным удобством расположения улицы. Но пока что дома пребывали именно в том состоянии, в какое их привели десятилетия нерадивого обращения. Потрескавшиеся стены с въевшейся в них лондонской грязью; портики, с которых целыми кусками отваливается штукатурка, а из-под нее проступает кирпичная кладка; облезлые входные двери. И без россыпи звонков было ясно, что в каждом доме живет по нескольку семей, однако стояла странная, даже зловещая тишина, будто жители узнали о какой-то грядущей чуме и ночью тихо ушли.
Квартира Уилкинсов, 15А, располагалась в полуподвале. Единственное окно закрывали тонкие провисшие занавески. Засов на железных воротах был сломан, его заменяла согнутая в петлю проволочная вешалка. Дэлглиш ее снял, и они начали спускаться по каменным ступеням, ведущим к площадке перед домом. Здесь, конечно, подметали, но влажная куча мусора, принесенного ветром, никуда не делась. Она состояла из сигаретных пачек, обрывков газет, скомканных коричневых пакетов и грязного носового платка. Дверь оказалась слева, на повороте дорожки, огибающей площадку, так что с улицы вход виден не был. Номер 15А намалевали белой краской на стене. Кейт увидела, что на двери два замка: обычный, с защелкой, а под ним второй, кодовый. За дверью стоял зеленый пластмассовый горшок с геранью. На древообразном стебле сохранились немногочисленные листочки, сухие и потемневшие, а единственный розовый цветок на чахоточной ножке был крошечным, словно маргаритка. «Интересно, — думала Кейт, — кому могло прийти в голову, что он будет цвести без света?»
Их прибытие не осталось незамеченным. Глянув вправо, она увидела, как дрогнул край занавески. Кейт позвонила, и они стали ждать. Она бросила взгляд на Дэлглиша: тот смотрел вверх, на прутья ограды, и его лицо не выражало ничего. Свет уличного фонаря, пробивавшийся сквозь блещущие струи воды, выхватывал напряженную линию подбородка и лица. «Господи, — подумала Кейт, — он же до смерти устал».
Никто не выходил, и, спустя минуту, она позвонила опять. На этот раз дверь осторожно открыли, и Кейт встретилась взглядом с чьими-то испуганными глазами, глядевшими на нее поверх цепочки.
— Мистер Дэвид Уилкинс дома? — спросила инспектор. — Он нам нужен на пару слов. Мы из полиции.
Она старалась никого не испугать, хотя и понимала, что ее усилия тщетны. Приход гостей из полиции редко является хорошей новостью, а на этой улице он мог оказаться предвестием беды. Цепочку не снимали.
— Вы по поводу ренты? — спросил девичий голос. — Дэйви за этим следит. Его сейчас нет, он пошел в аптеку, ему врач выписал рецепт.
— Это не имеет никакого отношения к ренте, — сказала Кейт. — Мы расследуем одно дело, и нам представляется, что мистер Уилкинс располагает кое-какой информацией и может помочь нам.
И это едва ли обнадеживало. Каждый знает, что значит помогать полиции в ее расследованиях. Зазор между дверью и стеной увеличился, насколько позволяла цепочка. Дэлглиш повернулся и спросил:
— Вы миссис Мишель Уилкинс? — Та в ответ кивнула. — Мы к вашему мужу ненадолго. Мы даже не уверены, что он может нам помочь, но попытаться должны. Если он скоро должен прийти, мы могли бы подождать.
Конечно, они могли бы подождать, размышляла Кейт. В доме или на улице — они могли бы подождать. Только зачем эти обиняки?
Теперь цепочку сняли. Они наконец смогли рассмотреть тоненькую молодую женщину, которая выглядела самое большее лет на шестнадцать. Ее узкое лицо обрамляли русые пряди, глаза глядели на Кейт с немой мольбой. На женщине были неизбежные джинсы, грязные кроссовки и мужской свитер. Миссис Уилкинс молчала, и полицейские последовали за ней по узкому коридору, пробираясь мимо складной детской коляски. Впереди, через открытую дверь ванной комнаты, виднелся старинный унитаз, с высоко расположенным бачком и висящей цепочкой. Под раковиной, у стены, были свалены в кучу полотенца и постельное белье.
Мишель жестом пригласила детективов зайти в дверь справа от них. Узкая комната тянулась во всю ширину дома. Две двери в дальней стене комнаты были открыты настежь. Одна вела в загроможденную кухню, другая — конечно же, в спальню. Детская кроватка с перильцами и двуспальная кровать занимали почти все пространство перед единственным окном. Постель была неубрана, подушки смяты, пуховое одеяло соскользнуло, открывая сбитую простыню.