От этой улицы в стороны иногда отходили другие, и Кошка запуталась окончательно. А Егор упрямо продолжал брести вперед. Справа за деревьями Кошка вдруг увидела высокое сооружение, похожее на сплетенную из проволоки башню. Одновременно у нее еще сильнее стала побаливать голова.
Вдруг показалось, что она идет не по осенней разрушенной Москве, а по зеленеющему полю. И хотя она никогда не была здесь, она узнала это место. Вон церковь на пригорке — ее отремонтировали незадолго до Катастрофы, выкрасили в красивый синий цвет. Вон железная ограда, а в ней калитка. А левее — старинная кирпичная арка. И кресты, кресты. Одуряющий запах — какие-то мелкие белые цветочки испускают сладкий аромат. «Это та самая деревня, о которой перед смертью вспоминал Седой, — догадалась Кошка. — Чтобы дойти до реки, надо пройти через кладбище». Из этого сумбура чужих воспоминаний вдруг выделились слова, почему-то показавшиеся ей особенно важными:
— Перед смертью…
— Через кладбище…
Вдруг вспомнился утонувший мутант — он тянул к ней лапки из-под воды. Кошка шарахнулась в сторону и пришла в себя.
Не было никакого лета, голые черные деревья все так же поскрипывали на ледяном ветру. Кошка увидела спину своего спутника уже где-то впереди. Парень целеустремленно брел между деревьев в сторону той самой металлической башни-сети. Ловушка! Кошка хотела побежать вслед за ним, но голос в голове приказал: «Не смей! Ни шагу дальше! Там смерть!». Она пыталась окликнуть Егора, но он то ли не слышал, то ли не обращал внимания и уходил все дальше между толстых черных стволов. Вдруг ей все стало безразлично. «С чего я, собственно, решила, что там опасно?», — спросила себя Кошка, пытаясь заглушить дурное предчувствие. Возникло непреодолимое желание все же отправиться к башне и узнать, что же там такое. Может быть, там они и найдут вход в метро? Поколебавшись, она сделала шаг, другой. Остановилась. Потом, наконец, решилась и пошла вслед за Егором, стараясь все же не слишком торопиться.
И тогда из-за деревьев стали появляться мертвецы.
* * *
Сначала она увидела тех, троих. Подонков, которые открыли ее счет. Она даже не сразу узнала их — так мало в них осталось человеческого. Ошметки гниющего мяса еще остались кое-где на костях, но лица были так обезображены, что она бы ни за что не догадалась. Но один, как при жизни, сипло гоготал и пихал в бок второго, словно увидав что-то невероятно смешное, а тот щерил в характерной ухмылке редкие зубы. Ее они как будто пока не замечали. Кошка попятилась, стараясь обойти их стороной, но из-за другого дерева выглянула мертвая Яна. Она почти не изменилась. «Это не я тебя убила!» — хотела крикнуть Кошка. «Ты, ты, — улыбаясь, кивала ей Яна, кутаясь в какую-то хламиду. — Если бы я не пошла с тобой, то могла бы жить. И рубаху мою ты взяла, а мне теперь холодно. Но я не сержусь. Оставайся с нами». За спиной у покойницы стоял Рохля, положив ей руку на плечо, и тоже кивал; лицо у него было безмятежным, в волосах запеклась кровь. Отвернувшись, Кошка увидела еще чье-то вздувшееся, распухшее лицо и не сразу узнала Топтуна. «Его же проглотила речная тварь, — вяло подумала она, — как он мог выбраться?». Она боялась, что сейчас увидит Сергея — и тогда в самом деле останется навсегда здесь, с ними. «Это лишь сон, я должна проснуться!».
Усилием воли она попыталась стряхнуть оцепенение. Жуткие образины стали отдаляться, таять. Кошка развернулась, чтобы уйти, но тут со стороны башни налетел новый порыв ледяного ветра, и она увидела, кто преграждает ей дорогу. Леха собственной персоной. Он стоял без улыбки, молча, расставив руки и следя за каждым ее движением. Одет был, как при жизни, в черную рубаху и заношенные спортивные штаны. «Киса, — невнятно и хрипло сказал он, — иди ко мне. Я свою девочку не обижу. Девочка злая, убила меня, но я уже простил — не могу на мою лапочку долго сердиться». Один глаз его не открывался из-за огромного синяка, но другой зорко и злобно следил за ней. Серые волосы свисали сосульками вдоль лица, кое-где слезла кожа, обнажая пучки мускулов и торчащие кости. Кошка сделала шаг вправо — тут же шагнул и он. Это напоминало бы игру, но она знала, что ставка в этой игре — ее жизнь. И кажется, выиграть на этот раз суждено не ей.
Ветер стих, и лицо Лехи пошло рябью, расплываясь, как отражение в воде. Кошка почувствовала, что в голове у нее слегка прояснилось, и невзирая на страх, шагнула вперед:
— Уйди с дороги, падаль! Я тебя не боюсь!
Леха согнулся, хватаясь за живот и понемногу расплываясь. Кошка с усилием сделала шаг, другой — и словно бы прошла сквозь него. Под ногами что-то похрустывало. Она поглядела вниз — кости. Мелкие, крупные, побелевшие от времени. Вот почему так тяжело идти.
Через кладбище…
Захотелось опуститься на землю и вздремнуть немного. Это ничего, что земля холодная. Она немного поспит, и ей опять приснится жаркое лето. С ней все в порядке, просто надо немного отдохнуть…
«На том свете отоспишься!» — вдруг сказал чей-то грубый голос у нее в голове. Это тоже был голос из прошлого. В детстве ее так одергивали, когда она, устав от работы, забивалась куда-нибудь в уголок — отдохнуть. Но вскоре ее будили пинком и напоминали про ее обязанности — баловать сироту-мутанта никто не собирался. А теперь этот голос стал спасением. Кошка с трудом приподнялась — оказывается, она уже успела прикорнуть. Еле-еле сделала первый шаг — в сторону, прочь от чертовой башни. Куда угодно, только поскорее. Ноги окоченели и не слушались.
«Ну ты лентяйка!» — сказала она себе, пытаясь скопировать интонации Рохли. Это подействовало. Сначала каждый шаг давался с трудом, потом стало легче. Она вновь вышла на улицу и почти сразу увидела на другой стороне невзрачный павильон и такую родную букву «М» над входом. Метро! Она выбралась к метро! Она вспомнила о своем спутнике — совсем чуть-чуть не дотянул до цели, бедняга… Но мысли были какие-то равнодушные. Кошка торопливо зашла в замусоренный вестибюль и заспешила вниз по заржавевшим ступенькам эскалатора. Что было потом, она уже не помнила. Кажется, она долго барабанила в ворота, потом ей наконец открыли охранники и стали расспрашивать о чем-то, но она уже ничего ответить не могла…
* * *
Она вся горела, голова была тяжелой, словно свинцом налита. Приходили непрошеные воспоминания. Вот чей-то волосатый кулак летит ей в лицо. «Ведьма! Мутантка! Вот тебе, чертово отродье!». Вот она чувствует жгучую боль — это когда ей ножом полоснули по уху. Сильно болит живот — так, что вытерпеть невозможно. Тянущая боль словно высасывает последние силы, вместе с кровью из нее потихоньку вытекает жизнь. А вот она стоит над тремя неподвижными, скрюченными телами, сжимая в руке нож. Она снова вся в крови, но на этот раз это не ее кровь. Она отомстила за себя. Отчего же на душе так муторно? И вдруг Кошка чувствует на себе чей-то укоризненный взгляд и вся сжимается. Откуда здесь взялся ученый? Его же убили… Кошка постепенно возвращалась к реальности. «Все они умерли, — вспомнила она. — Ученый, Седой, Рохля, девушка Яна. И мальчик с Ленинского проспекта тоже умер. А ведь я хотела его спасти. Неужели на мне теперь проклятие, и все, кто со мной связывается, обречены на смерть? Нет, но ребенок-то остался жив. Где он, кстати?» Вспомнилась старуха с Октябрьской. А вдруг Павлик уже умер тоже? Сколько прошло времени, сколько она пролежала больная?