— Комиссар Гаунт. Вам здесь не место. Нармянское неподчинение — это дело дисциплинарного пересмотра УКВГ. Вы не вмешаетесь в вергхастианскую военную юстицию. Вы не будете беседовать с заключенным. Мои люди проводят вас к лифту.
Гаунт кивнул Гризмунду и зашагал с конвоем укавэгэшников, на мгновение поравнявшись с Таррианом.
— Вы совершаете ошибку, о которой пожалеете и вы сами, и ваши кадры, Тарриан.
— Это какая-то угроза, Гаунт?
— Вы комиссар, Тарриан, или, по крайней мере, должны им быть. Вам должно быть известно, что комиссары не угрожают. Комиссары действуют.
Гаунт позволил выпроводить себя из тюрьмы.
Тридцать третий рассвет уже наступил, страшный ливень обрушился на сам улей, наружные трущобы и луга. Маршал Кроу завтракал в своем кабинете рядом с комнатой совещаний, когда зашел Гаунт.
Длинный сумрачный кабинет был обшит деревом и увешан обрамленными в золото портретами предыдущих маршалов. Кроу сидел во главе длинного лакированного стола из красного дерева, читая инфопланшет и поглощая завтрак с подноса. Задняя стена комнаты была выполнена из армированного стекла и открывала вид на Коммерцию и Колонну Щита. Подсвечиваемый сероватым утренним светом через огромное окно за спиной, Кроу превращался в темный, нависший над столом силуэт.
— Комиссар.
Гаунт отдал честь.
— Маршал. Обвинения, предъявленные нармянским офицерам, должны быть сняты немедленно.
Кроу поднял взгляд и наклонил благородную беловолосую голову к Гаунту, словно орел, оценивающий ягненка.
— Потому что?..
— Потому что они исключительно глупы, а их последствия слишком предсказуемы. Потому что нам нужны офицеры такого ранга, как Гризмунд. Потому что любое наказание станет весьма негативным сигналом для нармянских частей и всей Гвардии: улей Вервун совершенно не ценит помощь иномирских сил.
— А как насчет второй точки зрения? Вы сами ее слышали: одно правило — для улья, другое — для Гвардии?
— Мы оба знаем, что это не так. Действия Гризмунда вообще, по сути, неподсудны, а УКВГ из кожи вон лезет, чтобы обвинить его по всем статьям.
Я вообще не уверен, что это так называемое «неповиновение» имело место. Трибунал отметет обвинения, но даже довести до трибунала — вредоносно. Честь нармян и Гвардии будет задета лишь слегка, а вот УКВГ будет выглядеть глупо. — В последний момент Гаунт удержался от того, чтобы сказать «еще глупее».
— Люди Тарриана очень старательны. Они не созовут трибунал, если есть шанс, что он сорвется.
— Я знаком с подобными «судами», маршал. Как бы то ни было, это возможно, только если позволить им самостоятельно проводить слушание.
— Это их прерогатива. Военная дисциплина. Это работа Тарриана.
— Я не позволю УКВГ проводить слушание.
Кроу положил вилку и воззрился на Гаунта так, словно тот только что оскорбил его родную матушку. Он поднялся на ноги, утирая рот салфеткой.
— Вы… не позволите?
Гаунт стоял на своем.
— Эдикт 4378б Имперского Комиссариата утверждает, что любое расследование всякой деятельности, компрометирующей дисциплину в Имперской Гвардии, должно проводиться Имперским Комиссариатом непосредственно. Не планетарными органами. Это вне компетенции Тарриана. Это не должно рассматриваться УКВГ.
— И вы прибегнете к этому постановлению?
— Если придется. Я старший по званию имперский комиссар на Вергхасте.
— Эта интерпретация закона будет убийственной. Снова поднимутся все конфликты между Империумом и планетарным самоуправлением. Не доводите до этого, Гаунт.
— Боюсь, я вынужден, маршал. Я не новичок в военных слушаниях. Я лично разыщу и приведу все зафиксированные прецеденты, которые понадобятся, чтобы бросить Тарриана, его сброд и его никчемное дело ad bestias. [1]
Адъютант Вервунского Главного влетел в комнату позади Гаунта.
— Не сейчас! — рявкнул Кроу, но парень не убрался. Он протягивал инфопланшет кипящему от злости маршалу.
— В-вы… вы должны увидеть, сэр, — заикаясь, выпалил он.
Кроу выхватил планшет из рук адъютанта и мельком глянул в него. То, что он увидел, полностью завладело его вниманием. Глаза его сужались по мере того, как он медленно перечитывал.
Кроу протянул инфопланшет Гаунту.
— Прочтите сами, — сказал он. — Наши наблюдатели на Южной Куртине улавливали это с рассвета.
Гаунт просмотрел сияющий экран с записями настенной охраны.
— Наследник Асфодель, — пробормотал он и оглянулся на Кроу. — Я советую освободить Гризмунда немедленно. Нам понадобятся все наличные силы.
Гаунт и Кроу вышли из кабинета и вместе понеслись в огромный контрольный зал Штаба домов. И нижний, и верхний этажи бурлили деятельностью. Гололитические проекции фронта сияли в воздухе, поднимаясь из зубчатых линз в полу, а воздух пульсировал эфирами вокс-кастеров, молитвами астропатов и клацаньем когитаторов.
Стайка людей Муниторума, работники Вервунского Главного и технические операторы бросились к маршалу, стоило ему зайти, но он отослал всех и сразу же прошел к железному верхнему ярусу, звякая ботинками по металлическим ступенькам. Вице-маршал Анко, генерал Штурм, комиссар Каул и генерал Ксанс из Севгрупп уже собрались вокруг огромного схемного стола. Бесшумные сервиторы, снабженные бионикой, и невозмутимые полковые адъютанты ожидали в стороне. Вокс-пикт-дрон жужжал над командным штабом. Гаунт задержался на верхней ступеньке, осматриваясь.
— Каул? — спросил Кроу, подходя к схемному столу.
— Не имею подтверждений. Невозможно подтвердить, лорд-маршал.
Кроу повертел свой инфопланшет.
— Но это точная запись вражеского эфира? Они скандируют это под воротами?
— С самого утра, — ответил Штурм. Он выглядел сонным, а его серо-золотая вольпонская форма помялась, как будто он в ней спал. — И не только скандируют.
Он кивнул, и сервитор открыл вокс-канал. Треск, почти нечленораздельный шум разнесся по комнате.
— Вокс-центр отфильтровал сигнал. Имя повторяется на всех частотах как голосовой узор, а также как машинный код, арифметическая последовательность и сжатое пикт-изображение. — Штурм умолк. Дрожащей рукой он потянулся к чашке кофеина на краю схемного стола.
— Всестороннее вещание. Они явно хотят, чтобы мы знали, — сказал Гаунт.
Каул оглянулся на него.
— Они хотят, чтобы мы боялись, — язвительно бросил он. — Всего несколько часов назад вы хвалили мои способности в информационной войне. Можно предположить, что неприятель не менее искусен в этом. Это может быть пропаганда. Деморализующее внушение. Они могут использовать имя, просто чтобы вызвать ужас.