Я смотрела на кулон и пыталась придумать, что сказать.
— Какая прелесть, — произнесла я, когда Патрик наклонился через стол и застегнул цепочку на моей шее.
— Рад, что тебе понравилось. — Патрик поцеловал меня в губы. Честное слово, он никогда раньше не целовал меня так — на глазах у родителей.
Уилл невозмутимо наблюдал за мной.
— Что ж, думаю, пора приступить к десерту, — сказал папа. — Пока в комнате не стало слишком жарко. — Он громко рассмеялся над собственной шуткой. Шампанское безмерно подняло его дух.
— У меня тоже есть кое-что для вас в сумке, — тихо сказал Уилл. — На спинке кресла. В оранжевой обертке.
Я достала подарок из рюкзака Уилла.
Мама замерла с сервировочной ложкой в руке.
— Вы купили Лу подарок, Уилл? Это так мило с вашей стороны. Правда, это мило, Бернард?
— Несомненно.
На оберточной бумаге красовались разноцветные китайские кимоно. Я с первого взгляда поняла, что сохраню ее. Возможно, даже сошью что-нибудь по рисунку. Я сняла ленточку и на время отложила в сторону. Развернула оберточную бумагу, затем папиросную и увидела нечто подозрительно знакомое в черную и желтую полоску.
Я достала ткань из свертка, и в моих руках оказались две пары черно-желтых колготок. Взрослого размера, плотные, из такой мягкой шерсти, что они чуть не выскользнули из моих пальцев.
— Поверить не могу, — засмеялась я от радости и неожиданности. — О боже! Где вы их взяли?
— Их сделали на заказ. Кстати, я проинструктировал мастерицу с помощью своей новенькой программы распознавания речи.
— Колготки? — хором произнесли папа с Патриком.
— Лучшие колготки на свете.
Мать вгляделась в колготки:
— Послушай, Луиза, я совершенно уверена, что у тебя были точно такие же в раннем детстве.
Мы с Уиллом переглянулись.
С моего лица не сходила улыбка.
— Я хочу надеть их немедленно, — заявила я.
— Боже праведный, она будет выглядеть как Макс Уолл [52] в пчелином улье, — качая головой, заметил папа.
— Да ладно, Бернард, у нее день рождения. Пусть надевает что хочет.
Я выбежала из комнаты и натянула дурацкие колготки в коридоре. Вытянула носок, любуясь ими. Я никогда еще не была так счастлива, получив подарок.
Я вернулась в гостиную. Уилл одобрительно хмыкнул. Дедушка хлопнул ладонями по столу. Мама и папа расхохотались. Патрик просто смотрел.
— Не могу выразить словами, как они мне нравятся, — сказала я. — Спасибо. Спасибо. — Я протянула руку и коснулась его плеча. — Правда.
— Там еще открытка, — сказал он. — Прочтете ее как-нибудь потом.
Родители устроили большую суматоху вокруг Уилла, когда он уходил.
Захмелевший папа неустанно благодарил его за предоставленную мне работу и зазывал в гости.
— Если меня сократят, может, загляну на огонек и посмотрим футбол, — добавил он.
— С удовольствием, — ответил Уилл, хотя я ни разу не видела, чтобы он смотрел футбольный матч.
Мама всучила ему остатки мусса в пластмассовом контейнере:
— Раз уж вам так понравилось.
Вот это джентльмен, станут повторять они битый час после его ухода. Настоящий джентльмен.
Патрик вышел в прихожую, засунув руки глубоко в карманы, словно борясь с желанием пожать Уиллу руку. Более великодушного объяснения я придумать не смогла.
— Приятно было познакомиться, Патрик, — сказал Уилл. — И спасибо за… совет.
— О, я просто пытаюсь помочь своей подружке с работой, — сказал он. — Вот и все. — Он явно подчеркнул слово «своей».
— Что ж, вам повезло, — сказал Уилл, когда Натан покатил его на улицу. — Она ловко обтирает губкой.
Он сказал это так быстро, что дверь успела закрыться, прежде чем Патрик сообразил, о чем речь.
— Ты не говорила, что обтираешь его губкой.
Мы вернулись к Патрику, в новенькую квартиру на краю города. Дом продавался как лофт, [53] хотя выходил окнами на торговый комплекс и имел всего три этажа.
— Что это значит? Ты моешь ему член?
— Я не мою ему член. — Я взяла средство для умывания, одну из немногих вещей, которые Патрик позволял хранить у него дома, и начала размашистыми движениями снимать макияж.
— Он только что сказал, что моешь.
— Он тебя поддразнил — и после того, как ты распинался о том, что он раньше был человеком действия. Я его не виню.
— Тогда что ты с ним делаешь? Ты явно не все мне рассказала.
— Иногда я его мою, но только до нижнего белья.
Взгляд Патрика был красноречивее сотни слов. Наконец он отвернулся, стянул носки и кинул в корзину для грязного белья.
— Это не входит в твои обязанности. Никаких медицинских услуг. Никаких интимных услуг. Это не входило в описание работы. — Ему в голову пришла внезапная мысль: — Ты можешь подать на них в суд. Кажется, это называется конструктивное увольнение — когда меняют условия работы?
— Не будь смешным. Я делаю это потому, что Натан не может всегда быть рядом, а Уиллу будет тяжело если за ним станет ухаживать незнакомый человек из агентства. К тому же я уже привыкла. Мне не трудно.
Разве могла я ему объяснить, как чужое тело может стать таким привычным? Я меняла трубки Уилла с ловкостью профессионала и обтирала губкой его голый торс, не прерывая разговора. Я даже больше не задерживалась взглядом на шрамах. Какое-то время все, что я могла видеть, — потенциального самоубийцу. Теперь он стал просто Уиллом — сводящим с ума, переменчивым, умным, забавным Уиллом, — который относился ко мне покровительственно и любил изображать профессора Хиггинса, наставляющего Элизу Дулиттл. Его тело просто входило в комплект, его надо было периодически обслуживать, прежде чем вернуться к беседе. Пожалуй, оно стало наименее интересной его частью.
— Я просто не могу поверить… после всего, через что мы прошли… ты меня так долго не подпускала… а теперь легко сошлась с совершенно чужим человеком…
— Давай поговорим об этом в другой раз, Патрик. У меня день рождения.
— Это не я завел разговор об обтираниях губкой и всем таком прочем.
— Дело в том, что он красив? — не выдержала я. — Дело в этом? Тебе было бы намного легче, если бы он выглядел как… ну, знаешь… настоящий овощ?