В среду мы отправились слушать певицу, которую он однажды видел в Нью-Йорке. Вечер удался. Уилл слушал музыку с сосредоточенным лицом. Большую часть времени он казался рассеянным, как будто какая-то его часть боролась с болью, воспоминаниями или мрачными мыслями. Но музыка все меняла.
На следующий день я отвезла его на дегустацию вин — часть рекламного мероприятия, устроенного владельцами виноградника в магазине марочных вин. Мне пришлось пообещать Натану, что я не позволю Уиллу напиться. Я подносила бокалы к носу Уилла, и он понимал, что к чему, даже не попробовав. Я с трудом сдержалась и не фыркнула, когда Уилл сплюнул в стаканчик — это было ужасно смешно, — а он посмотрел на меня исподлобья и сказал, что я совершенный ребенок. Владелец магазина перестал переживать из-за визита инвалида — Уилл произвел на него впечатление. Через какое-то время он сел и принялся открывать другие бутылки, обсуждая с Уиллом сорт и регион винограда, а я бродила и разглядывала этикетки, честно говоря, слегка заскучав.
— Садитесь, Кларк, и учитесь. — Уилл кивком приказал мне сесть рядом.
— Не могу. Мама говорит, что плеваться неприлично.
Мужчины переглянулись, как будто я была сумасшедшей. И все же он сплевывал не каждый раз. Я наблюдала за ним. Остаток дня он был подозрительно разговорчив — охотно смеялся и даже был агрессивнее, чем обычно.
По дороге домой мы оказались в незнакомом городке, и, пока стояли в пробке, я огляделась и увидела салон татуировок и пирсинга.
— Всегда хотела сделать татуировку, — заметила я.
Могла бы и сообразить, что в присутствии Уилла нельзя безнаказанно трепать языком. Он не любил переливать из пустого в порожнее и немедленно поинтересовался, почему я до сих пор ее не сделала.
— Ну… не знаю. Наверное, беспокоилась, что скажут другие.
— Почему? Что они скажут?
— Папа ненавидит татуировки.
— Сколько вам лет?
— Патрик тоже их ненавидит.
— И никогда не делает такого, что вам не по вкусу?
— У меня может случиться приступ клаустрофобии. Татуировка может мне не понравиться.
— Тогда сведете ее лазером, вот и все.
Я посмотрела на Уилла в зеркало заднего вида. Его глаза искрились весельем.
— Ну же, — сказал он. — Что бы вы предпочли?
— Не знаю, — невольно улыбнулась я. — Но точно не змею. И не чье-либо имя.
— И конечно, не сердце с надписью «Мама».
— Обещаете не смеяться?
— Не могу, сами знаете. О боже, только не говорите, что хотите наколоть пословицу на санскрите или что-нибудь в этом роде. «Что меня не убивает — делает меня сильнее».
— Нет. Я хочу пчелу. Маленькую черно-желтую пчелку. Я люблю их.
Уилл кивнул, словно мое желание было совершенно разумным.
— И где вы хотели бы ее наколоть? Или это неприличный вопрос?
— На плече? — пожала плечами я. — На бедре?
— Остановите машину, — сказал он.
— Что случилось? Вам плохо?
— Просто остановитесь. Вон там есть свободное место. Вон там, слева.
Я затормозила у обочины и обернулась на Уилла.
— Идем, — сказал он. — У нас нет других планов на сегодня.
— Куда?
— В салон татуировок.
— Ну да, — засмеялась я, — конечно.
— Почему нет?
— Вы и правда глотали, а не сплевывали.
— Вы не ответили на мой вопрос.
Я повернулась и посмотрела на Уилла. Он был совершенно серьезен.
— Я не могу взять и сделать татуировку. Это не так просто.
— Почему?
— Потому что…
— Потому что ваш парень против. Потому что вы до сих пор хотите быть хорошей девочкой, даже в двадцать семь лет. Потому что это слишком страшно. Идем, Кларк. Поживите хоть немного полной жизнью. Что вас останавливает?
Я взглянула через дорогу на фасад татуировочного салона. На грязноватом окне сияло большое неоновое сердце и висели фотографии Анжелины Джоли и Микки Рурка в рамках.
— Ладно, — ворвался в мои расчеты голос Уилла. — Я тоже сделаю, если вы сделаете.
Я повернулась к нему:
— Вы сделаете татуировку?
— Если это убедит вас хоть раз в жизни вылезти из своей скорлупы.
Я выключила мотор. Мы сидели и слушали, как он щелкает, остывая, как глухо ворчат машины, выстроившиеся на дороге рядом с нами.
— Это почти на всю жизнь.
— Не почти, а совсем.
— Патрик будет вне себя.
— Это вы уже говорили.
— И мы наверняка подхватим гепатит от грязных иголок. И умрем медленной, ужасной, мучительной смертью. — Я снова повернулась к Уиллу. — Вряд ли они смогут сделать татуировку сейчас. Я имею в виду, прямо сейчас.
— Не исключено. Но, быть может, зайдем и проверим?
Через два часа мы вышли из салона. Я потратила восемьдесят фунтов, и на бедро мне налепили хирургический пластырь, под которым еще сохли чернила. Художник сказал, что татуировка относительно маленькая, а значит, ее можно набить и раскрасить за один визит. Так я и сделала. Готово. Я татуирована. Или, как, несомненно, скажет Патрик, изуродована на всю жизнь. Под белым лоскутом сидела пухлая маленькая пчелка, которую я выбрала из глянцевого каталога рисунков, предложенного нам мастером. От возбуждения я была на грани истерики. Все время отгибала краешек пластыря, чтобы посмотреть, пока Уилл не велел прекратить, если я не хочу смазать рисунок.
Как ни странно, в салоне Уилл расслабился и выглядел счастливым. Никто на него не глазел. Сотрудники салона сказали, что уже работали с квадриплегиками, и потому обращались с ним непринужденно. Они удивились, когда Уилл сообщил, что может чувствовать иглу. Шесть недель назад они закончили раскрашивать параплегика, который пожелал иллюзию механической ноги.
Татуировщик с болтом в ухе отвел Уилла в соседнюю комнату и при помощи моего мастера уложил на специальный стол, так что я видела через открытую дверь только голени и ступни. Я слышала, как мужчины переговариваются и смеются под гудение татуировочной машинки, и едкий запах антисептика резал мне ноздри.
Когда игла впилась в кожу, я закусила губу, полная решимости не завизжать при Уилле. Я все время думала, что он делает в соседней комнате, пыталась подслушать разговор, гадала, какую наколку он выбрал. Когда моя татуировка была готова, он выехал, но свою показать отказался. Я подозревала, что она имеет отношение к Алисии.
— Вы ужасно дурно на меня влияете, Уилл Трейнор, — сказала я, открывая дверцу машины. Спуская пандус, я не переставала ухмыляться.
— Покажите.