– Я ее помню еще вот такой девчонкой, – любил он говорить, вспоминая о ней, и показывал рукой чуть выше письменного стола, – с розовыми бантиками, – и при этом улыбался абсолютно идиотской улыбкой, от которой у людей, хорошо знавших его, мурашки бежали по коже и в животе начинало бурчать. Именно так Стрессович смеялся, когда хотел кого-нибудь размазать по стенке и знал, что это ему с легкостью удастся.

Стрессович был человеком с принципами. Он не мог позволить, чтобы Маша чувствовала себя ущербной.

– Тебе работа нужна, – сказал он через три дня после того, как отвез Пирогову в загородный дом, чем-то напоминающий ей дом Рыбчинского, в котором она разговаривала с Семеном Семеновичем: не то гостиница, не то мотель, не то дом отдыха, не то воровская малина. Все эти качества в доме, стоявшем в двадцати километрах от Смоленска, на берегу озера, в густом лесу, соединялись в одно целое.

– Я сама хотела тебя попросить, Стресс, – призналась Маша, – но думала, у тебя все рабочие места заняты.

– Не для тебя.

– Проституткой я не пойду, – выдавила из себя Пирогова.

Стрессович долго хохотал, глядя на испуганную девушку.

– Я тебе и не предлагаю такую работу. Худая ты. На эти должности у меня претенденток хоть отбавляй. Выйди под Никольские ворота нашего Кремля, свистни – сбегутся со всего города, тучей соберутся. А я еще перебирать стану, у кого зубы плохие, у кого ноги кривые. Для работы мне нужна честная девушка, а проституция – это не работа, это призвание. Будешь обслуживать моих гостей: кофе подавать, чай, минералку, бумаги приносить. Будешь мне помогать – что-то вроде секретарши. Если что написать надо, маляву какую, – Стрессович поскреб в затылке. Маша знала, что приятель ее детства, ее первый мужчина, неграмотен беспросветно, даже слово «заявление» умудряется писать с тремя ошибками и через апостроф, как иногда пишут «об'явление».

Работа заладилась. Зная, что Маше покровительствует сам Стрессович, к ней не рисковал приставать никто из гостей. Да и не очень им она нравилась – худая и чересчур нервная, изможденная.

– Может, подберешь себе кого-нибудь. Я возражать не стану, если человек хороший. Ты у меня спрашивай, я тебе плохого не пожелаю.

С Кнышом, который выглядел как младший брат Стрессовича, хотя и был его одногодкой, у Маши отношения не очень заладились, были просто прохладными – подай, принеси. То ли он ей не доверял, то ли ревновал, потому что Маша обратилась к Стрессовичу за помощью.

– Зря ты боишься, – говорил ей хозяин загородной резиденции, когда они заканчивали писать бумаги, – никто тебя искать не станет. Знают, что ты под моим крылом. Найди мне идиота, который осмелится сунуться против меня.

– Не знаю, – качала головой Маша, – по-моему, и ты мне не веришь.

– Твое дело, Маша, что рассказывать, я в подземные лаборатории особо не верю, хотя в жизни все бывает, – он возводил глаза к потолку. – А с ФСБ у меня отношения идеальные. Они не менты поганые, с ними договориться можно.

О том, что Стрессович «стучит» в ФСБ на свою клиентуру, он Машу в известность ставить не стал, это было его личным делом, об этом даже Кныш не догадывался.

– Помнишь лысого и толстого, в рубашке в клеточку?

Маша тут же вспомнила мужика, вылезшего из парилки за деревянный стол, уставленный пивом и рыбой. На нем ничего, кроме дорогой рубашки в клеточку, не просматривалось.

– Так вот он, между прочим, за всю область отвечает перед Москвой. Он у них главный смотрящий по области.

Со временем Маша немного успокоилась. Она уже не вздрагивала от каждого шороха и звонка, иногда появлялась в городе, заходила к матери, приносила ей продукты, отдавала деньги. Единственное, что переворачивало ей душу, так это польская речь, не такая уж частая на улицах Смоленска, но потому и внезапная. Благодаря стараниям Стрессовича у Маши даже появился новый паспорт, а не потрепанная бумажка с приклеенной фотографией, полученная ею в российском консульском отделе.

Жила она в угловой комнате для обслуживающего персонала – ни номера на двери, ни надписи. Комната располагалась в дальнем крыле двухэтажного дома. Житье-бытье Маше чем-то напоминало детство, когда она с родителями выезжала на маленькую дачу. Деревянные стены, пение птиц по утрам, шум леса, запах близкой воды – все это умиротворяло. Живи – не хочу, но зато никаких перспектив. «Неужели придется всю жизнь торчать здесь, зависеть от Стрессовича?»

Она понимала, что долго это продлиться не может, но и выхода у нее не оставалось. Иногда она любила помечтать, что уедет в другой город, найдет себе хорошую работу. Правда, что такое хорошая работа, девушка четко не представляла себе. «Буду работать в фирме, – мечтала она, – но в качестве кого?»

Единственное, что она умела, так это набирать текст на компьютере и составлять нехитрые отчеты.

Всему – и хорошему, и плохому – когда-нибудь приходит внезапный конец. Без стука в комнату к ней зашел Стрессович. Маша утюжила рубашку.

– Херня получается, – мрачно произнес хозяин, – но ты не дергайся, я все сам улажу.

– Что случилось?

– Ты знаешь Семена Семеновича Смирнова?

– Семена Семеновича? – радостно воскликнула Маша. – Конечно, знаю! Это он меня вытянул, я же тебе рассказывала.

– Так вот, Семен Семенович объявился.

– Где?

– Заходил к твоей матери.

– Когда?

– Сегодня, только что.

– Где он?

– В том-то и закавыка, – Стрессович закурил, – что я навел справки в ФСБ, потом проверил у ментов. Семен Семенович Смирнов – бывший майор ФСБ, и он уже полгода мертвее мертвого.

– Как?!

– Убит у нас в Смоленске. Ты еще в Польше была.

Только сейчас Маша заметила, что под утюгом рубашка почернела и задымилась.

– Черт подери! – утюг упал на пол, чуть ли не на ногу Стрессовичу.

– Вот так херня, – подытожил бандит. – Ты сиди здесь, не дергайся, а я все улажу, – и он вышел из комнаты, предварительно выдернув вилку утюга из розетки, потому что Маша к самостоятельным действиям уже не была способна.

Глава 7

Смоленск Сиверов знал неплохо, а что не знал раньше, выучил по плану города. Поэтому он ни разу не останавливался, чтобы спросить дорогу, а кратчайшим путем подъехал к пятиэтажному дому, в котором жила мать Маши Пироговой.

«Третий этаж», – Сиверов бросил взгляд на почтовые ящики, обгорелые и грязные, с дверцами, искореженными не меньше, чем крышки консервных банок, вскрытых штык-ножом. Прежде чем звонить в обитую черным дерматином дверь, скользнул взглядом по стене. Как всегда в старых панельных домах, телефонная проводка шла прямо по стене. Покрытый тремя слоями побелки двухжильный телефонный провод маленькими гвоздиками был прибит к косяку. Сиверов достал из кармана небольшую черную коробочку с двумя впаянными в нее иголками и аккуратно воткнул их в телефонный кабель, который шел в квартиру. Проверил, произошло ли соединение, и только после этого коротко позвонил, – так звонят уверенные в себе люди.