– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила Быстрицкая.
– Я хочу поцеловать тебя.
Свеча затрещала, огонек уменьшился, а затем и погас. Наклоненный фитиль потонул в расплавленном парафине.
Мужчина и женщина рассмеялись.
– Свеча словно намекает нам, что кухня – не лучшее место для объяснения в любви, – Глеб легко подхватил смеющуюся Ирину на руки и понес в спальню.
Пожалуй, Сиверов не мог бы назвать человека, более привыкшего к смерти, чем он, способного хладнокровно созерцать кровь. Но даже он не мог забыть о том, что произошло сегодня. В душе всегда остается место сомнению, правильно ли поступил, особенно если совершен необратимый поступок.
Ирина не замечала озабоченности Глеба, во всяком случае, так казалось Сиверову. Сейчас он был другим, думал не о том, что рядом с ним любимая женщина, а о ветре, дрожащих конструкциях железнодорожного моста, о том, как выглядит локомотив, когда ты лежишь на рельсах связанный и смерть с грохотом несется на тебя.
Быстрицкая нежно поцеловала Сиверова в плечо, обняла за шею.
– Говорят, что мужчины, – произнесла она, – во время секса стараются думать о чем-нибудь постороннем – о футболе, о работе?
– А о чем думают в это время женщины? – с деланной улыбкой спросил Глеб, радуясь в душе тому, что в спальне темно и Ирина не может видеть его глаз.
– Женщины тоже думают о всякой ерунде, – и она засмеялась.
– О чем думала ты?
– Я подумала, что сегодня зря покупала на ужин говядину, теперь только и говорят о ящуре да о коровьем бешенстве. Уж лучше буду покупать нашу традиционную индейку.
– По-моему, ящур – это бредни, – Сиверов тоже засмеялся.
– Почему тебе так весело?
– Потому что мы с тобой нормальные люди и думаем о нормальных житейских вещах.
* * *
Единственным человеком, кому этот день принес радость, была продавщица компакт-дисков из подземного перехода – Маргарита. И то она поняла это лишь назавтра, когда пришла возвращать подруге платье.
Маргарита положила на столик аккуратно сложенный наряд, запакованный в шелестящий полиэтиленовый пакет:
– Вот. Я очень следила, чтобы никто не прожег его сигаретой или не пролил на него вино. Платье как новое, я даже вычистила его щеткой.
Подруга хитро глянула на Маргариту:
– Это, конечно, хорошо, что платье в полном порядке, тебе оно еще не раз пригодится.
– Я решила больше ничего не брать у тебя напрокат.
– Почему?
– Возвращать не хочется.
– Оно твое.
– Брось, так не шутят.
– Твой друг уже заплатил за него.
– Черт! – вырвалось у Риты. – Мне нужно было это предвидеть и сказать ему, чтобы ни в коем случае не делал мне такого подарка!
– Боишься, что теперь ему обязана и придется с ним расплачиваться?
– Глупая ты, ничего не понимаешь.
– Если хочешь, – предложила продавщица, – мы повесим это платье в магазине, и я продам его, а деньги отдам тебе.
– Ты снова ничего не поняла.
– Неужели он тебе не нравится? Мужчина видный, богатый; даже если он и не собирается на тебе жениться, такого друга иметь неплохо. Он надежный и добрый, я это поняла сразу.
– Я верну ему платье.
– Зачем? Что он станет с ним делать?
– Даже не знаю…
– Если у него есть жена, он все равно его ей не подарит. Даже если ты сумеешь всучить ему наряд назад, он выбросит его на выходе из перехода. Так что не дури, забирай платье с собой.
Маргарита с пакетом под мышкой вернулась в свой киоск. Нажала клавишу проигрывателя, даже не задумываясь, какой диск стоит в нем. Из динамиков полилась тихая оперная музыка.
– Вагнер, будь он неладен! – воскликнула девушка, но затем села на стул, опустила голову и даже не сразу поняла, что к ней обращается покупатель.
– У вас хороший вкус. Человек, слушающий Вагнера, разбирается в музыке. Подыщите мне, пожалуйста, что-нибудь для подарка. Сам я в музыке несилен, но хочу понравиться изысканной женщине.
– Сама я не изысканная, – немного раздраженно бросила Маргарита, но тут же улыбнулась.
Во-первых, так положено, а во-вторых, комплимент был сделан довольно умело.
– Изысканность бывает разной, – принялась вслух рассуждать Маргарита, – есть веселая изысканность, а есть мрачная, роковая. Ваша женщина – это первый вариант или второй?
– Не знаю, – сказал мужчина, – она – чудо.
«Ему хочется верить, – подумала девушка, – у него влюбленные глаза».
– Наверное, вам подойдет Верди.
– Верди? – задумался мужчина. – Или все же Вагнер? Я не знаю. У нее глаза такие, что… – и мужчина задумался. Нет, конечно, цвет глаз своей любимой он помнил, но описать их выражение не хватало слов. Он наморщил лоб, и тот стал похож на нотную линейку.
– С музыкой легко ошибиться, – вкрадчиво проговорила Маргарита.
Мужчина тут же согласился:
– Да, вы правы, можно не угадать. Вдруг ей нравится Моцарт? Но один мой друг, который ходит в оперу, – слово «опера» мужчина произнес с большим уважением, – Моцарта терпеть не может и называет его попсовым композитором для дураков.
– Я не могу взять на себя ответственность посоветовать вам музыкальный подарок, вы можете ее расстроить. Скажите, какого цвета у нее глаза?
Мужчина поискал взглядом что-нибудь подходящее в витрине, наконец остановился на обложке альбома «ДДТ».
– Глаза у нее такие же темные, как эта обложка, о таких иногда говорят – карие, но у нее – зеленоватый отлив. Так отливает вода в лесном озере во время сентябрьского заката.
– Вы поэт.
– Что вы…
– Я знаю, что ей надо, – и Маргарита на мгновение исчезла из поля зрения мужчины.
Тот подался поближе к окошку, не поняв, куда девалась продавщица.
Маргарита, уже покинувшая киоск, стояла у него за спиной:
– Пойдемте, я кое-что вам покажу. И могу заверить, подействует наверняка – лучше музыки.
Нерешительный покупатель был рад довериться кому угодно, лишь бы не брать ответственность за выбор подарка на себя. Всегда легче считать, будто виноват кто-то другой, а не ты.
Чуть ли не за руку Маргарита повела его к своей подруге в магазин одежды на другой стороне перехода. Тут же из-за плеча покупателя подмигнула ей, мол, не показывай, что мы с тобой хорошие подруги.
– Скажи-ка мне, осталась ли у тебя французская шаль оливкового цвета.