Квадратный километр, где размещаются такие ячейки, – это сто тысяч таких комнат; тысяча таких этажей – и мы получим здание высотой в две тысячи метров с сотней миллионов комнат. Если продолжать строить такие квадратные башни, притиснутые друг к дружке, пока они не покроют всю поверхность довольно крупной планеты со стандартной гравитацией (может быть, миллиард квадратных километров), то у вас будет один триллион квадратных километров пола, сотня квадриллионов набитых бумагой комнат, тридцать световых лет коридоров и такое количество накопленных знаков, что у любого разума при виде такой цифры может съехать крыша.
При основании 10 цифра степени будет выражена единицей с двадцатью семью нулями, но даже и эта громадная цифра представляет собой лишь частицу возможностей Разума. Чтобы сравниться с ним, вам понадобится тысяча таких планет, целый пучок набитых информацией миров… и эти огромные способности физически находились в пространстве, меньшем, чем одна из этих крохотных комнаток, – в Разуме…
Разум ждал в темноте.
Он подсчитал, сколько он уже находится в ожидании; он пытался оценить, как долго ему еще придется ждать. Он знал до малейшей вообразимой доли секунды, сколько времени он провел в туннелях Командной системы, и он чаще, чем ему это было нужно, думал об этом числе, наблюдал, как оно увеличивается внутри его. Он полагал, что это некая форма безопасности, маленький фетиш, нечто, за что можно держаться.
Он исследовал туннели Командной системы, просканировал их, прощупал. Разум был слаб, поврежден, почти совершенно беззащитен, но осмотреть этот, похожий на лабиринт комплекс туннелей и пещер стоило хотя бы для того, чтобы отвлечься от того факта, что он находится там в роли беженца. В те места, куда Разум не мог добраться сам, он посылал одного из своих оставшихся автономников – увидеть то, что там можно увидеть.
И все это одновременно навевало скуку и жутко угнетало. Технологии, которыми владели строители Командной системы, были и в самом деле очень примитивными – только механика и электроника, шестерни и колеса, электропровода, сверхпроводники и оптоволокна. Разум решил, что все это совершенно элементарно и ничто из этого его не может заинтересовать. Одного взгляда на любую из машин в туннеле было достаточно, чтобы разобраться в ней от и до – из чего она сделана, как и даже для чего. Никакой тайны, нечем занять разум.
В примитивности всего этого для Разума было что-то пугающее. Он смотрел на какой-нибудь тщательно обработанный металлический брус или изящную деталь, отлитую из пластика, и понимал, что для людей, построивших Командную систему, – в их глазах – эти вещи были точными и прецизионными, были сделаны с минимальными допусками, обладали совершенно прямыми линиями, идеальными кромками, ровными поверхностями, безукоризненными прямыми углами и т. п. Но Разум даже своими поврежденными сенсорами видел грубые кромки, неровные поверхности и углы. Все это было хорошо для своего времени и, несомненно, удовлетворяло самому важному из всех критериев – оно работало…
Но все это было примитивно, неудобно, плохо сконструировано и изготовлено. По какой-то причине это беспокоило Разум.
И ему нужно было пользоваться этой древней, примитивной, потерявшей товарный вид техникой. Он должен был соединиться с ней.
Разум продумал все наилучшим образом и решил сформулировать свои планы на тот случай, если идиране сумеют переправить кого-нибудь за Барьер Тишины и будут угрожать его безопасности.
Он должен вооружиться и оборудовать себе убежище. Оба эти действия влекли за собой повреждение Командной системы, а потому он решил, что предпримет их, только если угроза приобретет реальные очертания. А как только это случится, он будет вынужден пойти на риск вызвать неудовольствие Дра’Азона.
Но до этого может и не дойти. Он надеялся, что до этого не дойдет. Одно дело – планирование, другое – исполнение. Вряд ли у него будет много времени, чтобы вооружиться и спрятаться. Оба плана волей-неволей получат, вероятно, довольно примитивное воплощение, в особенности еще и потому, что у него был только один дистанционный автономник, а его собственные поля, с помощью которых он собирался переоборудовать инженерные системы туннелей, были значительно ослаблены.
Но все же это лучше, чем ничего. Лучше уж иметь проблемы, чем позволить смерти лишить тебя всех проблем.
Он обнаружил, однако, и другую проблему, хотя и не столь насущную, но в действительности более волнующую, и она заключалась в вопросе: кто он такой?
Самые развитые его функции вынуждены были свернуться, когда он перешел из четырех – в трехмерное пространство. Информация Разума содержалась в бинарной форме, в спиралях, составленных из протонов и нейтронов, а нейтроны (вне ядра и также за пределами гиперпространства) распадались (переходя в протоны – ха-ха; вскоре после входа в Командную систему подавляющая часть его памяти состояла бы из поразительно остроумного кода: «0000000000…»). Поэтому он эффективно заморозил свою первичную память и познавательные функции, завернул их в поля, которые предотвращали как их разложение, так и использование. Он теперь действовал на аварийной пикосхеме в реальном пространстве, используя свет реального пространства для мыслетворчества (как унизительно…).
На самом деле он мог получить доступ ко всей этой закрытой памяти (хотя процесс был сложным и очень медленным), так что не все здесь было потеряно… Но что касается мышления, что касается способности быть самим собой, то это уже совсем другой вопрос. Он не был по-настоящему самим собой. Он был упрощенной, абстрактной копией самого себя, всего лишь двухмерным планом сложного объемного лабиринта – его истинного «я». То была самая близкая к реальности копия, какую его усеченная схема могла теоретически обеспечить: он оставался разумным, сознательным даже по самым строгим стандартам. И все же указатель не является текстом, план улицы – городом, а карта – континентом.
Так кем же он был?
Не той сущностью, какой он себя считал: таков был ответ, и ответ не слишком утешительный. Потому что он знал: то «я», каким он был теперь, никогда бы не могло додуматься до всего того, что могло его прежнее «я». Он чувствовал себя неполноценным. Он чувствовал себя способным на ошибки, ограниченным и… тупым.
Только думай позитивно. Шаблоны, образы, сильные аналогии… пусть зло работает во благо. Напрягись…
Ну что ж, если он – больше не он, значит, так тому и быть.
По отношению к своему прежнему «я» он был тем же, чем был его дистанционный автономник по отношению к его нынешнему «я» (очень мило).
Дистанционный автономник был больше, чем его глаза и уши на поверхности, на базе мутаторов и вблизи нее, больше, чем наблюдательный пост, больше, чем простой помощник в сомнительной, безумной попытке вооружиться и спрятаться, которая будет предпринята, если автономник поднимет тревогу. Больше. И меньше.
Ты посмотри с другой стороны, думай о хорошем. Разве он не был умным? Да, был.
Его побег с корабля, собранного из запасных частей, был (пусть и по его собственной оценке) изумительно мастерским и блестящим. Его отважное использование гиперпространства так глубоко в гравитационном колодце назвали бы полным безрассудством при любых обстоятельствах, кроме тех, крайних, в которых он оказался, но он тем не менее проявил превосходное искусство. А его невероятный переход из одного мира в другой – из гиперпространства в реальное пространство – не только был блестящим сам по себе и даже более дерзким, чем все, что он делал раньше; почти наверняка это было первым таким событием. Огромное количество информации, хранившееся внутри Разума, не содержало никакого указания на то, что кто-то делал это прежде. Он гордился содеянным.