Каковы шансы агента выжить в этой войне? Не очень высокие, и Фал прекрасно знала это, но даже если предположить, что сейчас Бальведе удастся спастись, то каковы шансы, что она не найдет свою смерть в следующий раз? Чем дольше шла война, тем выше была вероятность ее гибели. Фал считала (и к такому же выводу пришли наиболее продвинутые Разумы), что война будет длиться десятилетия, а не годы.
Ну, конечно, плюс-минус несколько месяцев. Фал нахмурилась и прикусила губу. Она живо представляла себе, как они похищают этот Разум, мутатор побеждает, а все ее идеи иссякают. Единственное, что ей удалось придумать за последнее время, это способ (возможный, предположительный) отделаться от Гобучула: это не остановит его раз и навсегда, но не исключено, что затруднит ему выполнение задачи. Однако особого оптимизма она не испытывала, даже если бы военное командование Контакта и согласилось на этот опасный, сомнительный и потенциально связанный с расходами план…
– Фал? – сказал Джейз.
Она поняла, что смотрит на остров, не видя его. Стакан в ее руке нагрелся; оба, Джейз и парень, смотрели на нее.
– Что? – сказала она и сделала еще глоток.
– Я спрашивал, что ты думаешь о войне, – сказал парень.
Лоб у него был наморщен, глаза прищурены – солнце било прямо ему в лицо. Фал посмотрела на его широкое, открытое лицо и задумалась – сколько же ему лет? Старше ее? Младше? Чувствовал ли он то же, что она, – хочет ли, как она, быть старше, чтобы его воспринимали как человека ответственного?
– Не понимаю. Что ты имеешь в виду? В каком смысле – «думаю»?
– Ну, – сказал парень, – кто победит?
Он выглядел раздраженным. Фал подозревала: ему было ясно, что она его не слушает. Она перевела взгляд на Джейза, но старый автономник не сказал ни слова, а полей ауры вокруг него не было, и догадаться о том, что он думает или чувствует, было невозможно. Усмехался ли он про себя? Или волновался? Фал сделала последний глоток прохладной жидкости – больше в стакане ничего не осталось.
– Мы, конечно же, – быстро сказала она, переводя взгляд с парня на Джейза. Парень покачал головой.
– А я вот не уверен, – сказал он, потирая подбородок. – Я не уверен, что нам хватит воли.
– Воли? – переспросила Фал.
– Да. Желания драться. Я думаю, идиране – прирожденные солдаты. А мы – нет. Я хочу сказать – посмотри на нас…
Он улыбнулся так, словно был гораздо старше ее и считал себя намного более умудренным. Он повернул голову и неторопливо помахал рукой в сторону острова, где на песке лежали лодки.
В пятидесяти-шестидесяти метрах от них, на мелководье, под невысоким утесом, Фал увидела мужчину и женщину. Судя по всему, шло совокупление – они слегка приседали, потом выпрямлялись; темные руки женщины обвились вокруг светлой шеи мужчины. Не на это ли намекал парень?
Бог ты мой, уж эта одержимость сексом.
Спору нет, секс – это, конечно, здорово, но как люди могут относиться к нему настолько серьезно? Иногда Фал испытывала низкую зависть к идиранам. Они-то с этим справились; по прошествии некоторого времени секс переставал для них что-либо значить. Идиране были двойными гермафродитами: каждая часть пары зачинала от другой, и каждая обычно рожала двойню. После одной, иногда двух беременностей они, закончив выкармливание, переходили на новую стадию развития и становились воинами. Стадия плодоношения завершалась для них навсегда. Возрастал ли после этого их интеллект или же происходили только личностные изменения – на сей счет единого мнения не существовало. Идиране определенно становились более коварными, но менее восприимчивыми, начинали мыслить более логично, но при этом частично утрачивали воображение, делались более жестокими, теряли сострадание. Они увеличивались в росте на целый метр, их вес почти удваивался, кератиновый покров обретал большую твердость и толщину, мускулы возрастали в объеме и плотности, и все внутренние органы адаптировались к этим внешним изменениям, увеличивающим мощь особи. В то же время репродуктивные органы атрофировались: идиране становились бесполыми. Все это происходило очень четко, симметрично и аккуратно, безо всяких там Культурных вывертов.
Да, она понимала, почему этот долговязый идиот, сидящий рядом с ней со своей улыбочкой неуверенного превосходства, находит идиран столь впечатляющими. Юный недоумок.
– Это… – Фал чувствовала раздражение, а потому нужные слова не приходили. – Это мы теперешние. Мы еще не успели эволюционировать… мы сильно изменились, сильно изменили себя, но мы ничуть не эволюционировали с тех пор, как поднялись с четверенек и начали убивать себя. Я имею в виду, убивать друг друга.
Она глубоко вздохнула, сердясь теперь на саму себя. Парень снисходительно улыбался, глядя на нее. Фал почувствовала, как кровь приливает к щекам.
– Мы все еще животные, — гнула свое она. – Мы такие же прирожденные бойцы, как и идиране.
– Почему же тогда они побеждают? – самодовольно ухмыльнулся парень.
– У них было преимущество. Мы стали готовиться к этой войне в самую последнюю минуту. Война стала для идиран образом жизни, а у нас все выходит не очень, потому что мы уже сотни поколений как не воевали. Но ты не волнуйся, – сказала она, глядя в свой пустой стакан и чуть понижая голос, – мы учимся очень быстро.
– Ну ладно, поглядим, – кивнул ей парень. – Я думаю, мы выйдем из этой войны и позволим идиранам расширить сферу своего влияния… или как это у них там называется. Эта война – что-то вроде приключения, и все теперь стало иначе, но она идет уже четыре года и… – Он снова махнул рукой. – Мы пока так ничего и не выиграли. – Он рассмеялся. – Пока мы только удираем!
Фал быстро встала и отвернулась на тот случай, если из глаз у нее потекут слезы.
– Черт побери, – сказал парень Джейзу. – Я, кажется, зашел слишком далеко и сказал что-то не то… Может, у нее друг или родственник?..
Она пошла по палубе, чуть прихрамывая: едва зажившая нога снова дала о себе знать какой-то далекой, ноющей болью.
– Не беспокойтесь, – сказал Джейз парню. – Оставьте ее в покое, и все будет в порядке…
Она поставила свой стакан в одну из темных пустых кают на яхте и пошла дальше, направляясь к носовой надстройке.
Она поднялась по лестнице в рулевую рубку, потом по другой лестнице – на крышу рубки и уселась там, скрестив ноги (недавно вылеченная нога откликнулась болью, но Фал не обратила внимания), и уставилась в море.
Далеко-далеко, чуть ли не на грани видимости, в почти неподвижном воздухе мерцало что-то белое – цепь каких-то очертаний. Фал ’Нгистра испустила долгий, печальный вздох, спрашивая себя, уж не горные ли это вершины, и, может, они и видны-то лишь потому, что так высоки, потому, что воздух там прозрачнее. А может, это просто облака. Она плохо помнила географию этого места, а потому сказать точно не могла.
Она сидела, думая об этих пиках, и вспомнила, что как-то раз (случилось это в высоком нагорье, где небольшая горная речушка выходила на заболоченное плато протяженностью около километра, где она то петляла, то преодолевала пороги, то скатывалась вниз по влажной, поросшей тростником земле, напоминая спортсмена, который разминается перед игрой) нашла кое-что, сделавшее эту зимнюю прогулку памятной.