Она повернулась в сторону лилово-красного шара, заходящего за далекие хребты.
– Это то, что я вижу, – сказала она ему. – Я неплохо разбираюсь в твоей мимике. Знаю все выражения твоего лица, знаю, что за ними скрывается.
Он почувствовал прилив злости на себя – оттого, что у него все написано на лице, но при этом понимал, что она права, по крайней мере частично. Она не знала о нем только то, чего не знал и он сам (но, значит, говорил он себе, довольно много). Может быть, она знала его лучше, чем он сам.
– Я не отвечаю за выражения своего лица, – сказал он секунду спустя, стараясь свести все к шутке. – Знаешь, они иногда и меня самого удивляют.
– И что же ты с этим делаешь? – спросила она; закат придавал ее тонкому, бледному лицу несвойственные ему оттенки. – Ты будешь удивлен, когда улетишь отсюда?
– Почему ты всегда думаешь, что я улечу? – раздраженно сказал он, засовывая руки в теплые карманы куртки и глядя на полусферу исчезающей звезды. – Я тебе все время говорю, что я здесь счастлив.
– Да, – сказал она. – Ты мне все время это говоришь.
– Зачем мне отсюда улетать?
Она пожала плечами, взяла его под руку и положила голову ему на плечо.
– Яркие огни, огромные толпы, интересные времена. Другие люди.
– Я счастлив здесь, с тобой, – сказал он и обнял ее за плечи. Даже в объемистой клетчатой куртке она казалась тоненькой, почти хрупкой.
Она помолчала, потом сказала совсем другим тоном:
– И ты тоже будешь счастлив здесь. – Посмотрев ему в глаза, она улыбнулась. – А теперь поцелуй меня.
Он поцеловал ее, обнял. Глядя через ее плечо, он увидел что-то маленькое и красное, двигавшееся по примятому снегу у ее ног.
– Смотри, – сказал он, разжимая объятия и нагибаясь.
Она присела рядом с ним. Оба принялись рассматривать крохотное, похожее на палочку насекомое, которое медленно и неустанно ползло по снегу – еще одно живое, двигающееся существо на пустом лике этого мира.
– Я таких еще не видел, – сказал он.
Она покачала головой и улыбнулась.
– Ты просто не обращаешь внимания, – пропела она.
– Он протянул руку, подобрал насекомое и посадил его себе на ладонь – она не успела его остановить.
– Ах, Хорза… — сказала она, дыхание у нее перехватило, на лице нарисовалось отчаяние.
Он посмотрел на нее непонимающим взглядом – ее лицо было таким огорченным, – а крохотное существо тем временем умерло от тепла его руки.
«Турбулентность чистого воздуха» опускалась на планету, кружа над слоями ее холодно-яркой атмосферы, переходя из дня в ночь, из ночи в день, снова и снова пересекая в своем спиральном движении тропики и экватор.
Постепенно они входили в атмосферу – ионы и газы, озон и воздух. «ТЧВ» вонзалась в тонкую оболочку планеты, рыча огненными соплами, сверкая, как большой, неуклонно двигающийся метеорит на ночном небе, потом корабль пересек линию разделения дня и ночи, понесся над морями серо-стального цвета, столовыми айсбергами, ледяными полями и шельфами, замерзшими берегами, ледниками, горными хребтами, вечномерзлой тундрой, мешаниной паковых льдов. Когда корабль уже приземлялся, огненными столбами вниз, под ним снова была суша. Суша тысячекилометрового полуострова, вдающегося в замерзшее море: словно чудовищно большую сломанную конечность уложили в гипс.
– Вот оно, – сказал Вабслин, глядя на экран массдетектора.
Там медленно двигалась яркая мерцающая звездочка. Хорза посмотрел на экран.
– Разум? – спросил он.
– Как раз та самая плотность, – кивнул Вабслин. – На глубине в пять километров. – Он нажал несколько клавиш и скосился на цифры, ползущие по экрану. – На противоположной от входа стороне системы… и он двигается. – Мерцающая звездочка погасла. Вабслин произвел какие-то настройки, откинулся к спинке кресла, тряхнув головой. – Детектору нужен ремонт. Его дальность действия, считай, нуль. – Инженер поскреб себе грудь и вздохнул. – И двигатели тоже на последнем издыхании, Хорза.
Мутатор пожал плечами. Если бы двигатели работали нормально или масс-детектор давал правильные показания, кто-нибудь мог остаться на «ТЧВ», пилотируя его при необходимости и сообщая другим координаты Разума в туннелях. Вабслин, казалось, чувствовал себя виноватым из-за того, что все его попытки отремонтировать пострадавшие системы корабля не привели к заметному улучшению работы двигателей или детектора.
– Бог с ним, – сказал Хорза, глядя на бескрайние снежные и ледяные просторы, проплывающие внизу. – По крайней мере, теперь мы знаем, что он там.
Корабль вывел их в нужное место, и Хорза, несмотря ни на что, узнал его: когда-то он летал тут на маленьком одноместном самолете, которым разрешено было пользоваться базе. Он поискал взглядом этот самолет, когда они были уже на подлете: может, кто-то в этот момент как раз сидит за его штурвалом.
Покрытая снегом долина была окольцована горами; «Турбулентность чистого воздуха» пролетела между двумя пиками, нарушив тишину и сорвав снежную пыль с неровных хребтов и утесов по обе стороны. Корабль еще сбросил скорость и наконец стал садиться на трехногую струю пламени ядерных двигателей. Снег внизу словно зашевелился, поначалу неохотно. Потом, когда корабль опустился еще ниже, громадные взвихренные волны разогретого воздуха, смешанного со снегом и водой, частицами пара и плазмы, стали сносить снег, сдувать его, и началось что-то вроде завывающей метели, которая понеслась по долине, набирая силу по мере приближения корабля к земле.
Хорза вел «ТЧВ» вручную. Он смотрел на экран перед собой и видел этот ложный, искусственный ветер вихрящегося снега – перед входом в Командную систему и за ним.
Вход представлял собой черную дыру в скалистом мысу, среди высоких утесов, похожих на глыбы слежавшегося гравия. Метель повисла над темным отверстием, как туман. Этот буран приобретал коричневатый цвет по мере того, как пламя разогревало саму замерзшую землю долины, плавило ее, разбрасывало вокруг земляным дождем.
«ТЧВ» коснулась Мира Шкара мягко, лишь чуть просев, когда опоры погрузились в землю, ставшую в этом месте жидковатой.
Хорза смотрел прямо перед собой, туда, где был вход вту ннель – темный, глубоко посаженный глаз, взирающий на него.
Двигатели заглохли; вокруг места посадки клубился пар. Потревоженный снег падал назад, взвешенная вода снова замерзала в воздухе, и образовывались новые хлопья. «ТЧВ» потрескивала и пощелкивала, остывая после трения об атмосферу и работы ядерных двигателей. Вода на поверхности долины булькала, превращаясь в жидкую грязь.
Хорза переключил носовой лазер в положение готовности. Никакого движения, никаких признаков жизни у входа в туннель не было. Видимость стала хорошей – снег и пар осели. День был яркий, солнечный, безветренный.