– Без понятия, – отвечала Людка.
Я ненавижу этот оборот. Можно ответить: не знаю. Или: понятия не имею. Но «без понятия» – в этом обороте есть что-то безнадежно жлобское.
– Как же так? – удивлялась я. – Ты что, не помнишь, с кем ты спала? Ты была пьяная? Или это было групповое изнасилование?
– Мы сдали на аттестат зрелости… – неопределенно отвечала Людка.
– И ЭТО был последний экзамен?
Людка пожимала плечами. Не хотела говорить или действительно не помнила.
– Ну, а на кого похож ребенок? – допытывалась я.
– Ни на кого. На себя.
Людка – не хитрая. Она действительно не помнила и, что самое интересное, – не стеснялась своего неведения. Такие судьбоносные события: первый мужчина, потеря девственности, беременность, – и она не помнит, КТО…
– Ну, хоть приблизительно, – добиваюсь я.
– Без понятия…
– Опять «без понятия», – раздражаюсь я.
– Да отстань ты, – взрывается Кузнечик. – Чего пристала? Какая разница? Главное – ребенок. Ребенок есть, и все!
Я соглашаюсь. Действительно, чего пристала? В некоторых религиях отец вообще не учитывается. Национальность – по матери.
Мать – это всегда наверняка, а отец – поди знай…
Прошло еще семь лет.
Людкин сыночек вырос на даче и ходил в поселковую школу. Светлана пробилась в Голливуд. Появлялась в американских фильмах класса «С», мечтала пробиться в фильмы класса «А», где снимаются настоящие звезды за настоящие деньги.
Людка поступила в институт, но практически не училась. Ей это было неинтересно. Интересовали Людку только две позиции: любовь и деньги. Можно понять.
Где Людка брала деньги, я так и не поняла. Но она то и дело появлялась в разных пальто: белом, черном на магнитных застежках, кожаном, вязаном.
Красивой она не была, но молодой была. Молодость – это цветение. А цветение всегда привлекает.
У меня появился новый гражданский муж. В отличие от Кузнечика он был умный, но сексуально неубедительный. Однако общение с умным человеком – удовольствие, ни с чем не сравнимое. Для меня во всяком случае. За ум я могу простить многое, и «жопины уши» в том числе.
У Людки завелся любовник – обаятельный и яркий, ничего не скажешь. Но прочно женатый. Они познакомились в бассейне. Он бурно плавал и фыркал, как морской конь.
Роман крепчал, как мороз в декабре. Людка постоянно талдычила ему про любовь: люблю, люблю… И вдруг с ужасом обнаружила, что так оно и оказалось. Действительно любит. Его. И больше никого и никогда. Вся прошлая жизнь – пустой звук, кожура, которую надо очистить и сбросить в мусорное ведро.
У любовника было имя, но Людка звала его исключительно по фамилии Ханин. Это сочетание букв – Ханин – звучало для нее, как божественный аккорд, как мантра, как заклинание. Она закрывала глаза и повторяла: «Ха-н-и-ин…» – вслушиваясь в каждый звук.
Звонила мне по телефону среди ночи и требовала:
– Послушайте, Х-а-н-и-н…
– А ты знаешь, который час? – спрашивала я и бросала трубку.
Мой гражданский муж тревожился.
– Кто это?
– Людка.
– Что ей надо?
– Со-переживание. Она любит.
– Давно?
– Года три…
– Пусть завязывает, – советовал муж.
– Почему?
– Если за три года не женился, то уже не женится. Промурыжит ее до сорока лет и бросит.
– Откуда ты знаешь?
– Статистика. Мужики либо женятся сразу, либо не женятся никогда.
Ханин действительно крутился как уж на сковороде.
Людка требовала, чтобы он бросил жену и женился на ней. А жена хотела обратного: чтобы Ханин бросил любовницу и принадлежал ей одной.
Людка приходила ко мне и говорила:
– Я отравлюсь.
– Вот жена обрадуется, – комментировала я. Радовать жену Людка не собиралась.
– Поговорите с ним, – просила Людка.
– А что я ему скажу?
– Скажите, что я его люблю.
– Он и так знает.
– Скажите, что он не мужчина. Мужчины так себя не ведут.
– Это неудобно. Я его почти не знаю. Видела один раз…
– Ну… придумайте что-нибудь. Он должен знать, что я не одинока. У меня тоже есть защитники. Мама, общественное мнение.
– Общественное мнение на стороне жен, – напомнила я. – Пусть твоя мама поговорит. Она публичный человек, знаменитый.
– Она все испортит. Она сделает так, что Ханин меня бросит. И вот тогда я действительно отравлюсь.
Я задумалась. Людка не была для меня посторонним человеком. Она находила отзвук в моей душе. Я помнила ее маленькую, потом беременную, теперь страдающую. Я не могла от нее отмахнуться, как от пчелы.
– Ладно, – согласилась я. – А как я с ним поговорю? Где?
– Я приведу его пить чай, – обрадовалась Людка.
Я тяжело вздохнула. Ханин взрослый человек. Подобный разговор – это внедрение в личную жизнь. Он может просто встать и уйти. И будет прав.
Чай пить не пришлось. Я встретила Ханина случайно на бензоколонке. Мы заправляли машины. Я решила воспользоваться случаем. Я сказала:
– Здравствуйте, вы меня помните?
Ханин напряженно всматривался.
– Я знакомая Людмилы Плотниковой.
– А, да… Припоминаю. Вы переводите стихи с тюркских языков. Я читал. Вы очень хорошая переводчица. Ваш перевод лучше, чем оригинал.
– А вы знаете тюркские языки? – удивилась я.
– Я все детство жил в Баку. Азербайджан – практически Турция.
Я решила не ходить вокруг да около, а перейти с места в карьер.
– Вы должны бросить Людмилу или жениться на ней, – заявила я. – Вы воруете ее время, молодость.
– Это выше моих сил, – ответил Ханин.
– Бросить? Или жениться?
– То и другое.
– Жена и дети, – догадалась я.
– Не только. Там еще родители жены. Очень хорошие люди. Если я уйду из семьи, их старость будет поругана. Они не смогут спокойно умереть, зная, что их дочь вне крепости. Понимаете?
Я молчала. Что тут не понимать.
– Я детдомовский, – продолжал Ханин. – Они приняли меня в семью и полюбили меня, как сына. Поддерживали, делились последним. А я разбогател и предал их всех разом. Я не могу и никогда этого не сделаю. Я потом не сумею с этим жить…
Ханин смотрел на меня ясными глазами. Жена, любовница, треугольник – все это так жизненно и происходит почти со всеми или через одного. Но ведь есть еще старики, которых никто и никогда не учитывает. Подумаешь, холстомеры. Прошлогодний снег. А Ханин учитывает. Хороший человек, Ханин. Нравственный. Хоть и нарушает заповедь «не прелюбодействуй».