Мэндж очень хорошо помнила тот день. Она сидела в доме, оцепенев от горя. Потом громкие голоса в передней. Потом в дверях рассерженный Джеймс. Она не двинулась с места. «Поехали со мной сейчас, Мэндж, — настаивал он. — Флора для меня ничего не значит. У нас нет будущего в Грэнтоне. Здесь слишком много глупых, ничего не понимающих людей. В Лондоне будет по-другому…»
Теперь Джеймс смотрел на нее таким же взглядом, и вид у него был воинственный.
— А что ты мне ответила? Ты действительно думала так? Помнишь? Ты сказала, что все ложь, даже то, что ты мне до этого говорила, и ты никогда не собиралась уезжать из Грэнтона.
— А почему ты сомневаешься, что я имела в виду именно то, что сказала?
— Потому что я помнил, какими ясными были твои глаза, когда ты призналась мне в любви. И не мог поверить, что после всего ты уступишь отцу и согласишься остаться в Грэнтоне навсегда. А все из-за надуманной драмы.
Мэндж вздрогнула, будто от удара. Она внимательно посмотрела Джеймсу в глаза.
— А тебе никогда не приходило в голову, что иногда нужно больше смелости, чтобы остаться, а не уехать?
— Ну, к тебе это не относится, малышка. Ты не уехала со мной именно из-за собственной трусости.
— Не смей упрекать меня в трусости! — закричала Мэндж. Она была вне себя от злости. — Ты знаешь, каково мне пришлось за эти десять лет? Как унизительно было слышать шепот за спиной: мол, тебя предупреждали и оказались правы насчет Райана. Ведь я хотела всех переубедить, доказывала, что ты хороший, спорила. А ты связался с Флорой. Подтвердилась людская молва. Хороша бы я была, если сбежала с тобой! — Мэндж замолчала, переводя дыхание. Но она еще не высказала всего, что намеревалась. — Ты тут обвинял отца в том, что он не отпускал меня из Грэнтона. Но отец был против тебя, а не против моего отъезда вообще. И что? Правильно делал. Кстати, он очень охотно отпустил меня в колледж учиться садоводству.
— Но он же не дал тебе его закончить, — перебил ее Джеймс. Тон у него был издевательский.
— У него случился инфаркт! Я вернулась домой. Отец был очень болен, и ему становилось еще хуже от беспокойства за фирму. Ты бы, может, и наплевал на здоровье своего отца, но я не могла. Я бросила учебу и занялась делами фирмы: вела всю бухгалтерию, искала поставщиков и заказчиков. Все было на мне. Сколько ночей я провела над книгами учета и счетами, искала возможность свести концы с концами. А главное, надо было сделать так, чтобы отец не узнал, как плохо идут дела. Думаешь, мне все давалось легко? Думаешь, я с радостью забросила мечты о карьере и занялась всем этим, чтобы наскрести денег на учебу Гарри в университете? Думаешь, я спокойно могла наблюдать, как умирает отец? Ты так думаешь, Джеймс?
Мэндж не могла говорить, слезы душили ее.
— Нет, не думаю, — сказал Джеймс, но на лице его не отразилось никаких эмоций.
— Тогда никогда больше не смей называть меня трусихой! — Мэндж сейчас переживала целую гамму чувств: обиду, боль, злость, сожаление и жажду мщения. — Это ты трус, Джеймс! Ты любишь разглагольствовать о своей свободе и независимости, а на деле просто боишься проявить привязанность к кому бы то ни было. Для всех у тебя свой срок. Мне было отпущено три месяца. А Флора? Один-два месяца, пока тебе не наскучило и ты не нашел себе другую, готовую играть по твоим правилам. Тебя не интересует, что нужно женщине. Для тебя важно только то, что хочешь ты сам.
Джеймс собрался что-то возразить, но Мэндж не дала ему и рта раскрыть. Она не собиралась спорить с ним, но спешила высказать все, что у нее накипело на душе.
— Наверное, приятно было вернуться сюда и ворошить прошлое, да, Джеймс? Но тебе и в голову не пришло, что я счастлива и могу не захотеть тебя видеть. Нет, тебе стало скучно, и ты решил развлечься, подурачить меня, как тогда, десять лет назад. Но теперь это не так-то легко — я стала старше, опытнее и не позволю водить себя за нос. Ты — легкомысленный, безответственный эгоист, Джеймс. Я не желаю иметь с тобой ничего общего. Оставь меня и Грэнтон в покое.
Джеймс с каменным лицом выслушал ее монолог. Потом сказал:
— Хорошо. Мне есть чем заняться вместо того, чтобы выслушивать обвинения от женщины, которая десять лет назад не удосужилась понять мои чувства. Но относилась ли ты ко мне тогда серьезно, Мэндж? Ты, наверное, устала быть все время примерной девочкой и ждала случая проявить себя с другой стороны. Тут-то я и подвернулся и стал для тебя необычным приключением: все интересно, ново, и ты осмелилась бросить вызов общественному мнению. Но тебя хватило ненадолго. Если бы ты не увидела меня с Флорой, то придумала бы другой повод вернуться под папочкино крыло! — Джеймс рассмеялся. — А сейчас? Я-то, дурак, решил, что вы с этим нудным Диком не подходите друг другу. Да вы прекрасная парочка! Ничто не может поколебать ваш тихий, уютный, призрачный мирок! Ну ладно, Мэндж! Держись за своего женишка и торчите оба в своем Грэнтоне. Мне от вас ничего не нужно.
— Ну и хорошо! — выкрикнула Мэндж. — Прекрасно!
Джеймс повернулся и пошел прочь.
— Хорошо… — пробормотала она ему вслед, больше для того, чтобы себя подбодрить. Потому что ей вдруг стало холодно и одиноко в пустом лесу.
Когда на следующий день Джеймс позвонил, Мэндж отказалась взять трубку.
— Он говорит, что хотел бы извиниться, — сказала Рози по внутреннему телефону. Она была готова лопнуть от любопытства.
— Плевать, — ответила Мэндж. — Я вообще не собираюсь больше с ним разговаривать.
И это было чистой правдой. Во-первых, она все ему высказала вчера. И во-вторых, эти их объятия и поцелуи, вернее, то, как она обезумела от них и кинулась к нему на шею, потеряв контроль над собой, мучили ее больше всего.
Мэндж всю ночь не спала, вспоминая свое дикое поведение. Так что общаться с Джеймсом сейчас она не собиралась. И вообще не желала больше видеть его.
Конечно, она будет посылать отчеты о ходе работ, но обсуждать с ним дела лично вовсе не обязательно. Рабочие выполняли реконструкцию точно по плану, и все шло хорошо. Первая стадия работ подходила к концу, и менять что-либо уже поздно. А дальше будет видно. Скорее всего, все волнения еще впереди. Но Мэндж знала наверняка, что Джеймс никогда не отличался мстительностью. Скорее всего, он поручит все дела секретарю, раз тогда сказал, что не желает больше иметь никаких дел в Грэнтоне.
Эта мысль должна была радовать Мэндж, но вместо этого она испытывала беспокойство и напряжение. Честно говоря, ее ошарашили слова Джеймса. Неужели он действительно считает, что она использовала его, обвиняя в эгоизме, трусости и занудстве? Значит ли это, что он видел ее такой? А вдруг она такая и есть на самом деле?
Мэндж решила не думать об этом и с головой ушла в работу. Прежде всего она пересмотрела внимательно счета, потом навела порядок в ящиках, а заодно и прибрала на полках, висящих вдоль стен. Но ничего не помогало избавиться от тяжелых мыслей. Обидные слова Джеймса звучали в ушах.