В маленьком автобусике сидели две женщины, водитель читал газетку. Я всунула голову внутрь:
– До Журавлева доеду?
Шофер отложил «Мегаполис» и буркнул:
– Десять рублей.
Потом поднял глаза и прибавил:
– Школьные проездные у меня недействительны, иди, девочка, на автобус.
Но я нырнула внутрь, отдала ему червонец и стала наблюдать, как машина заполняется пассажирами. То ли плохая, ветреная погода сыграла свою роль, то ли десять рублей не делали погоды в бюджете граждан, но минут через пять «Газель» забилась до упора, а две женщины стояли, согнувшись, у двери. Впрочем, они скоро сошли, прямо у факела Капотни. Выволокли огромные красно-белые сумки и потянули их в глубь квартала. В открытую дверь ворвался резкий гул. Я никогда не была в непосредственной близости от факела, только видела издали его неровное, пляшущее пламя, и вот теперь оказалось, что он не просто горит, а еще издает жуткий звук.
– Вот горе-то, – вздохнула одна из пассажирок, глядя, как тетка, волочившая сумку, падает на снег.
– Вроде все в порядке, – успокоила я ее, – вон, встала.
– Хорош порядок, – заявил мужик, сидевший у другого окна, – харчи тянут, с ночи очередь занимать надо.
– Куда? – не поняла я.
– Зона тут, – объяснил мужчина, – говорят, Тамара Рохлина – та, что мужа пристрелила, здесь сидела.
– Никого она не убивала, подставили бабу, – заявил шофер.
– Ага, – хмыкнул парень в спартаковской шапочке, – белая и пушистая, прямо цирк.
Вмиг все пассажиры начали спорить, я молча смотрела в окно. Отчего-то в душу змеей вползла тоска. Гудящий факел, несчастные бабы с продуктами для заключенных, серый пейзаж…
Показался каскад блочных домов. Маршрутное такси замерло.
– Это Журавлево? – спросила я.
– Да, – ответила одна из пассажирок, довольно элегантная дама примерно одного со мной возраста, – вам какой квартал?
– Почта нужна, 1317.
– Ой, как хорошо, – обрадовалась женщина, – вместе пойдем, вон туда, через пустырь. Я в этом доме живу.
Мы повернули вправо и потопали по большому пустырю.
– Всегда поджидаю попутчиков, – откровенничала спутница, – жутко одной через погост идти.
– Через кладбище?
– Ну да, вот оно, видите? Тут раньше деревня стояла, ее расселили, говорят, и могилы уберут.
Мы быстрым шагом миновали аллейку, по бокам которой виднелись оградки, кресты, памятники, и очутились перед длинным блочным домом.
– Вот почта, – показала дама и исчезла в подъезде.
Я нырнула в отделение. Крохотная комнатка, где сидела пожилая, простого вида баба, напоминала сельский узел связи. Старомодный кассовый аппарат, в углу кабинка телефона, на столе груда каталогов, а в центре этой груды совершенно раритетная вещь – чернильница в стеклянном кубе и привязанная веревочкой ручка с перышком. Я не видела подобных пишущих принадлежностей с детства. Когда пошла в первый класс, то учительница требовала от нас именно такие ручки, приговаривая, что только они помогут выработать каллиграфический почерк. Полгода мы мучились, слизывая языком кляксы, потом родители хором устроили скандал, и нам разрешили пользоваться авторучками.
– Открыточки желаете? – ласково поинтересовалась баба, откладывая любовный роман. – К Восьмому марта есть, красивые…
Если учесть, что на дворе двенадцатое число первого месяца весны, предложение выглядело весьма заманчиво.
– Это отправили от вас? – сунула я ей под нос телеграмму.
– Да, – ответила служащая, – а в чем дело?
– Адрес отправителя есть?
– Тайна почтовой переписки охраняется законом, – торжественно сообщила бабища.
– Милиция, – рявкнула я и продемонстрировала ей свое рабочее удостоверение.
– Так бы сразу и говорили, – заворчала тетка, вытаскивая стопку исписанных бланков, – вот она, ваша телеграмма, глядите.
Я уставилась на серую бумажку. Да, она. «Извини, вынужден задержаться, приеду десятого марта. Богдан». Текст написан аккуратными, круглыми буковками, даже запятые расставлены, хотя, насколько я помню, вместо них следует употреблять сокращение «зпт», а может, путаю – давным-давно не отправляла никому телеграмм, да и зачем это делать, когда есть телефон?
Под текстом также очень четко и аккуратно стоял адрес: Москва, улица Ударников, дом восемь, квартира семь. Королев Евгений Сергеевич.
Я села на табуретку. Ну и ну. Я случайно знаю, где находится эта улица – возле ВДНХ, или ВВЦ по-новому. В год, когда я поступала в консерваторию, ездила туда почти каждый день. В большом кирпичном доме, номер которого за давностью лет выветрился из моей памяти, жил мой репетитор по русскому языку. Будущие студенты должны были писать на одном из вступительных экзаменов сочинение, и мамочка решила подготовить меня наилучшим образом. Однако зачем Королев Евгений Сергеевич отправился на край света, чтобы дать телеграмму? Неужели в районе выставки не нашлось ни одной почты! Мог, в конце концов, поехать в центр, на телеграф, какого черта поперся в Журавлево?
– Долго еще читать будете? – поинтересовалась баба. – Закрывать пора.
Я глянула на часы. Без десяти восемь. Не может быть, я вышла из метро без пятнадцати шесть.
– Ваши часы спешат.
– Ага, – совершенно не смущаясь, ответила служащая, – есть немного, сейчас на самом деле четверть восьмого. Только народу нет никого, и не придут.
– Почему?
– Ночь на дворе, если кому надо – есть дежурное отделение, а тут только один дом пока, но уже новые строят, скоро обрастем клиентами, – словоохотливо заявила баба и стала собирать сумку.