– Уж не рублей, – хмыкнул муж и добавил, увидав испуганные глаза жены: – Мой ребенок не будет от старых идиоток шарахаться.
– Но деньги…
– Комнату продадим, остальное заработаю, да не бойся, Костик дал, они со Светкой на дачу копят.
Комната ушла за пять штук. Галя не могла нарадоваться своему счастью: собственное жилье, любящий и любимый муж, да еще родился здоровенький крепыш, сыночек Васенька.
Но потом пошла полоса неприятностей. Сначала развалился «Москвич», и из бюджета семьи выпала одна из статей дохода. Затем Галочка забыла, уходя гулять с Васенькой, задвинуть решетку на окне, и их квартиру, находящуюся на втором этаже, над козырьком подъезда, ограбили. Утащили телевизор, два золотых колечка и «сейф», коробку из-под печенья, куда Саша старательно складывал каждую копейку, собирая пять тысяч для друга. Ну а следом стало совсем плохо. Неожиданно в их крохотную квартирку явилась Светка и сообщила:
– Мы с Костей расходимся, имущество поделили, ему автомобиль, технику, а мне заначку на дачу. Гони немедленно пять кусков.
Саша перезвонил другу. Тот сначала мямлил нечто невразумительное, потом подтвердил:
– Да, долг перешел к бывшей жене.
А Светка, словно с цепи сорвавшись, названивала каждый день, требуя денег. Она ругалась, грозила обратиться попеременно то в милицию, то к бандитам. Галя плакала, Васечка, чувствуя, что мать находится не в своей тарелке, нервничал, капризничал и не спал по ночам. И тогда Саша надумал продать почку.
Сначала Галя, услыхав от мужа привычные слова: «Выброси из головы и забудь, это моя проблема», – успокоилась.
Потом до нее постепенно дошла суть, и Галя впала в перманентную истерику. Но всегда идущий жене на уступки муж неожиданно проявил несвойственную ему твердость:
– Долги следует отдавать. Я брал, мне и расплачиваться.
– Давай продадим квартиру, – ляпнула Галя.
Саша щелкнул жену по носу:
– Забудь, плюнь и разотри.
– Господи, – рыдала сейчас Галя, – ну и ужас он придумал. Первый раз на меня обозлился.
– Послушай, – медленно проговорила я. – Думается, я смогу отговорить твоего Сашу от безумной затеи.
– Миленькая, – молитвенно сложила руки Галя, – умоляю, помогите. Век благодарна буду, отслужу вам чем хотите. Окна помою, квартиру за бесплатно отремонтирую, не думайте, я все могу: обои клеить, потолки делать, даже полы циклевать, только отведите от Саши беду.
– Что это за медсестра, которая пускает тебя по вечерам?
– Лена. Тут врачи в семь уходят, в отделении никого, только в реанимации бригада дежурит, но она в простые палаты не суется, – принялась подробно объяснять Галя, – посещения вообще-то запрещены, стерильность у них, но Лена меня пускает, сочувствует. Хорошая девушка. Вот мы с Сашей и пользуемся, когда она дежурит.
– Хорошо, – сказала я, – во сколько надо идти, чтобы на докторов не нарваться?
– Для надежности в восемь.
– Ладно. Значит, ждем двадцати часов, потом ты идешь к этой Лене и слезно просишь ее пустить к Саше его старшую сестру, то бишь меня. Ну наври, будто я из Новосибирска специально за огромные деньги прилетела ради встречи с братом… Сумеешь?
– Попробую, – робко пробормотала Галя.
– Э, нет, так не пойдет. Нужно наверняка.
– Хорошо, – пролепетала она.
До восьми мы просидели в машине, болтая о всяких пустяках. Галя оказалась прелестной девушкой, немного наивной, слегка ребячливой, может быть, не слишком умной и осторожной, но открытой, честной, веселой. Она сказала, что всегда мечтала иметь собачку, и я рассказала про наших псов. Галя пришла в восторг.
– Ой, вот бы Васеньке показать! Четыре песика да еще кошки!
– За чем дело стало? Бери сына и приезжай.
– Обязательно, – обрадовалась девушка.
В общем, к восьми вечера мы стали почти подругами. Когда часы показали двадцать ноль-ноль, Галя позвонила в дверь. Высунулась девчонка, но не та черноволосая и кареглазая, что впустила меня днем, а другая, рыженькая, с завитой челочкой.
– Привет, – сказала она Гале.
– Здравствуй, – отозвалась та и прошла внутрь. Потекли минуты. Сначала я ходила около корпуса, потом стала прыгать. Холод пробрался под одежду, тело затрясло, ноги превратились в ледышки, руки – в сосульки, нос, казалось, сейчас попросту отвалится.
Наконец, когда я окончательно превратилась в Снегурочку, дверь распахнулась, вышла заплаканная Галя и сказала:
– Иди.
В темном холле Лена протянула мне пакет и сказала:
– У нас принято переодеваться.
В отличие от черноволосой медсестры, разговаривавшей со мной сегодня словно сержант с солдатом-новобранцем, Леночка произнесла эту фразу, мило улыбаясь, будто извиняясь.
– Ясное дело, больница, – ответила я и попыталась расстегнуть пуговицы на куртке, но замерзшие руки не желали слушаться.
– Да вы не торопитесь, – вздохнула Лена, – можете тут хоть до шести утра сидеть. Смена в семь прибудет, если тихо, то пожалуйста. Главное, не шумите.
Мне наконец удалось переодеться, и Лена довела «старшую сестру» до дверей палаты.
– Если чего, – шепнула она, – я в сестринской сижу.
Я кивнула и толкнула дверь. Лежавший на кровати сухощавый, даже худой парень отложил книжку и удивленно глянул на меня:
– Вы ко мне?
– Да, Саша.
– Мы знакомы?
– Только заочно.
– В чем дело? – резко спросил он.
Его красивые, карие глаза сузились, превратившись в щелочки, подбородок приподнялся, и весь он, подобравшись, начал походить на сжатую пружину. Тронь такую случайно и мигом получишь по пальцам.
– Ты не злись, – сказала я и села на кровать, – лучше послушай, чего расскажу.
Начав со смерти Богдана, я перешла к «шутнику», толкнувшему на самоубийство Надю, вспомнила про Правдина, а напоследок спросила:
– Сколько тебе предложили за почку?
– Пять тысяч.